Блаженны алчущие

Мать предупреждала ее, что начинать есть до прихода гостей — неприлично, но, в конце концов, сегодня был день рождения Офелии, а не их. Поэтому она украла со стола фигурку принцессы — волосы цвета моркови, платье цвета малины — и безжалостно откусила ей голову. Внутри оказалась начинка из засахаренных фруктов, нежное тесто марципана таяло во рту.

Поблизости зазвучали шаги. То была не величественная поступь матери, но Офелия в панике засунула остатки фигурки под фрукты и принялась отряхивать пальцы от сахарной пудры.

Уф!.. Это оказалась всего лишь Эдита, ее горничная. — Леди Офелия, вот вы где! Ваша матушка вас разыскивает. Вы же знаете, ей не понравится, коли она узнает, что вы спустились в кухню.

Брови Денизы поползли наверх. — Не тебе делать замечания твоей госпоже.

— Нет, нет, она права. Эдита была хорошей девушкой. Она тоже любила романы, которые Офелия читала ей их вслух.

— Побежали скорее! — Офелия ухватила Денизу за руку, запоздало сообразив, что пальцы у нее все еще липкие. Они поспешили наверх, Эдита — следом.

Перед тем, как они вошли в покои, Дениза заставила Офелию остановиться, и, достав платок, вытерла ей угол рта. — Ну вот, теперь сойдет. И не глядите так виновато — женщина должна уметь управлять своим лицом.

Матушка ждала их в комнате, великолепная, как всегда. На белоснежной груди — колье, сапфиры в оправе из алмазов; в светлых волосах, поднятых над высоким безупречным лбом, короной сверкала небольшая тиара. Шелк платья переливался синим и серым. Статная, величественная, царственно невозмутимая, — такая, какой Офелии не стать никогда.

Не сердится ли она?.. Вот кто-кто, а матушка умела владеть лицом — на людях оно неизменно оставалось столь же бесстрастным, сколь и прекрасным.

— Леди Дениза, — Углы губ приподнялись в вежливой улыбке, не коснувшейся льдистых глаз, — как любезно с вашей стороны прийти так рано.

— Я велела подать карету заранее, боялась опоздать. Сейчас на дорогах творится такое…

— Весьма благоразумно.

В комнате веяло холодком, и Офелия вздохнула с облегчением, когда пришла пора встречать гостей.

Она ждала, заняв место по левую руку от матери. — Стой, как подобает леди, — шепнула та, не поворачивая головы. — Не шевели руками. Подбородок выше.

Наконец начали появляться гости, а с ними — подарки.

Самые роскошные дары преподнесли гости невысокого происхождения. Подарок Матильды Хаген, круглолицей девицы с насмешливыми черными глазками, которой Офелия слегка побаивалась, внутрь вносили несколько слуг.

Это были часы — но какие! Исполненные в виде великолепной райской птицы, с венчиком на гордой головке и рубинами вместо глаз. Птица казалась совсем живой, хотя блестела позолотой и цветной эмалью, но самым интересным был хитроумный механизм внутри. Слуги перевели стрелки, а когда часовая и минутная совпали на двенадцати, птица запрокинула голову, раскрыла крылья, показав серебряные подкрылки, и комнату наполнила мелодичная трель.

— Вот это да! — только и могла прошептать Офелия. — Для меня это слишком великолепно.

— Никогда так не говорите, — велела Дениза, стоявшая рядом с ней. — И потом, это подарок не для вас — это подарок для вашего отца от их отца, дорогая, повод пустить нам в глаза золотую пыль.

Слуги Гвенуар Экер расстелили по полу многоцветный фальзирский ковер, из тех, что даже у них дома доставали только для парадных случаев.

Саму Гвенуар, кажется, немного смущали похвалы, расточаемые гостями ее подарку. Эта подруга Денизы, хотя и некрасивая, всегда казалась Офелии очень милой — у нее были такие добрые глаза!

— Мне очень нравится Гвенуар, мне кажется, она хорошая.

— Вы не ошибаетесь, — согласилась Дениза. — Гвен — моя добрая подруга. Сложно поверить, что ее дед был каким-то портным. Но отец Гвен сегодня превзошел себя. Это драгоценный дар, а ему ведь далеко до Мортимера Хагена.

Еще Гвен положила на стол книгу — видимо, это был подарок от Гвен, а не от ее отца, и предназначался для самой Офелии. У нее не было возможности посмотреть, о чем там, но Офелия знала, коли это окажется что-то действительно интересное — про любовь — мама заберет книгу и спрячет «на потом», которое должно было наступить, когда Офелию придет пора выдавать замуж.

Гости толпились вокруг чудо-часов и создавших их мастеров, которых Матильда привела с собой. Среди них был и собственный дядя девушки, Монтегю Хаген, высокий, худой, с колючими темными глазами. Должно быть, странно иметь такого дядю, — почти что ремесленника, хотя, с другой стороны, он умел делать чудесные вещи, а это совсем неплохо.

Да, то была великолепная птица, но Офелии куда больше пришлась по сердцу та, что принес ей Филип. Он всегда делал такие замечательные подарки! В золоченой клетке сидел настоящий живой попугай, умевший говорить "Оферия, Оферия!" и "Вы прекрасны"! Офелия едва заставила себя отойти от него.