Блаженство греха

Ей надоело ждать в пустой комнате. Ждать, когда он удостоит ее своим присутствием, дабы предложить очередную порцию лжи. Надоело ходить по начертанному другими кругу. Бобби Рей Шатни где-то неподалеку — никто из последователей, похоже, не покидает территорию центра, — и он сказал, что знаком с Люком много лет. Странно, ведь других детей тут нет. Конечно, Бобби Рей не ребенок, но сюда наверняка попал еще мальчишкой.

Это имя и эти глаза как будто были знакомы ей, хотя она и не представляла, где могла видеть его раньше. Если он так давно с Народом Люка…

Но что это за жизнь для юноши? Что это за жизнь для всех остальных?

Возможно, удастся заставить его вспомнить что-нибудь конкретное. Что-нибудь, что поможет ей решить, был ли он просто одной из пешек Стеллы или со смертью матери все действительно не так просто.

Рэчел протянула руку к двери, но та вдруг открылась, и она тихонько вскрикнула от испуга, когда Люк вошел в комнату.

Было бы легче, если он не был таким чертовски высоким и не нависал так угрожающе над ней. До нее не сразу дошло, что у него мокрые волосы.

Влажное лицо блестело, расстегнутая туника свободно болталась на плечах. Рэчел оцепенела, ожидая, что он вот-вот дотронется до нее. Но Люк всего лишь прошел мимо нее в комнату, словно точно знал, что она пойдет за ним, и направился к камину, который растопили, чтобы разогнать ночную прохладу Нью-Мехико.

Дверь он закрыл, но было нетрудно открыть ее и убежать. И, видит бог, она хотела. Как бы ни претила ей эта мысль, Рэчел чувствовала себя необъяснимо беззащитной, и у нее хватало ума не искать встречи с врагом, когда броня дала трещину.

— Убегаете? — проворчал он, глядя в огонь. Длинные волосы мокрыми волнами рассыпались по спине.

Страх — это одно. Гордость — совсем другое.

— Нет, — сказала Рэчел и вернулась в комнату, держась, однако, на расстоянии.

— Вот и хорошо. — Люк присел на корточки перед камином. — Я запер дверь.

Только успокоилась — и вот, новый сюрприз.

— Зачем?

— Чтобы никто нас не прервал.

Она нервно сглотнула. Хорошо еще, что в полумраке не видно, как кровь внезапно бросилась ей в лицо.

— Вы же вроде бы сказали, что в Санта-Долорес двери не запираются?

Люк ухмыльнулся. С образом мессии такая ухмылка явно не вязалась.

— За исключением моих. Ну так как, Кальвин выболтал все мои страшные тайны?

— Нет.

Он уселся перед камином, скрестив ноги.

— Неужели? Разве вы не спрашивали? Он мог бы рассказать, как мы познакомились в тюрьме. Или о моем детстве.

— Мне нет дела до вашего детства.

— Вот как? И вы не хотите услышать про бедного, несчастного мальчика без матери, который рос со своим стариком, колотившим его каждый раз, когда наберется? Да только на самом деле он не был моим стариком, в том-то все и дело. — Люк выжидательно посмотрел на нее.

— Что-то незаметно, что вас это особенно травмирует, — сказала она.

— Некоторые из нас оставляют в прошлом свое несчастливое детство, — пробормотал он с явным намеком.

— Хотите сказать, у меня было несчастливое детство? — Рэчел понимала, что он заманивает ее, но ничего не могла с собой поделать. Отблески огня у него на коже танцевали, словно таинственные языческие символы, притягивали, манили — вопреки опасности.

— Думаю, что да, — отозвался он. — По крайней мере вы убеждены в этом, какой бы во всех отношениях защищенной и обеспеченной ни была ваша жизнь. Вы чувствуете себя обманутой, негодуете, что жизнь дала вам несколько крепких пинков, и хотите заставить меня заплатить за это. — Его загадочная улыбка отнюдь не добавила ей уверенности. — Вы подойдете и сядете или попробуете сломать дверь?

Выбирать не приходилось. Она опустилась на колени рядом с камином и как можно дальше от Люка.

— А если я позову на помощь?

— Кто-нибудь прибежит. Хотя я не понимаю, с чего бы вам звать на помощь. Я вас здесь не держу. Вы приехали в Санта-Долорес по собственной воле. Вы здесь, со мной, потому что сами так хотели. Желаете уйти — только скажите, и я открою дверь.

— Я останусь, — осторожно вымолвила она. — Если пообещаете не дотрагиваться до меня.

— Почему вы так этого боитесь?

— Я не боюсь, — смело соврала она.

— Не боитесь? Тогда, стало быть, вы боитесь меня.

— Нет.

— Нет? — Мягкий, музыкальный голос — оружие страшной силы. — Тогда идите сюда.

Только теперь Рэчел вдруг поняла, насколько он близко — ей были видны капельки на его ресницах. Длинных, черных, почти скрывающих глаза ресницах.

— Нет, — повторила она.

— Вы не ответили на вопрос, — настойчиво попросил он. — Почему вы боитесь, когда до вас дотрагиваются?

— Я не боюсь. Просто мне это не нравится.

— Не нравятся прикосновения вообще? Или только мои?

— Не льстите себе, — с горьким смешком отозвалась Рэчел. — Я вообще не люблю, когда до меня дотрагиваются, хватают руками, пытаются заставить что-то делать под предлогом заботы обо мне… — Она осеклась, поняв, что выдала уже слишком много. И перешла в наступление. — А почему вы не хотите, чтобы до вас дотрагивались?

Он даже не вздрогнул.

— С чего вы это взяли?