Блаженство по Августину (СИ)

K слову, свой собственный, далекий от наивных детских представлений личный символ веры в Бога единого, философ Августин до сих пор не пытался рационально сформулировать в логичной изреченности.

«Какая мне в том польза, если я думаю, что Ты, Господи, Бог истины, являешь собой огромное разумом светящееся тело, а я есть частичный несчастный обломок этого тела?»

Кстати изречь, несчастьем или двумя несчастьями, возможно, и тройным несчастьем Аврелий счел давеча затеянное Моникой строительство дополнительного крыла к их домусу. Принялась мать за пристройку исподтишка, когда сын беспечно и беспечально уехал развлекаться в паломничество на юг. Поэтому сейчас волей-неволей приходится телесно отвлекаться от божественных и возвышенных материй, плотью по градусам опускаясь к низменному земному стихийному материализму, каковой заключается в грохоте, в криках, в грязи несусветной, чем не может не сопровождаться буйная громогласная домостроительная жизнедеятельность своих и чужих работников.

Касательно, чем бы полезным занять празднолюбивых городских рабов, это ей Сабина рачительно присоветовала, надоумила. Предпринимай-де вплотную большую стройку, достопочтеннейшая, чтоб потом повыгоднее перепродать особняк.

Тут тебе вторая беда, если предприимчивой, оборотистой Сабине удалось хитро, ни слова ему не говоря о том, смекалисто познакомиться и втереться в доверие к матери. Как он третьего дня узнал, они нынче вместе бок о бок по-язычески поят винищем и закармливают нищих тунеядцев на христианском кладбище. Да и в базилику на ежедневные молебствия деловая изобретательная Сабина подозрительно зачастила, чего раньше за ней в принципе и в элементе не водилось.

Третьим несчастным совпадением стоит записать элементарное первостихийное пожелание нашей любящей родительницы Моники выстроить для сына в отдельном крыле семейные брачные покои. Или же это любимая Сабина по случаю предпринимательски устраивает будущее семейное гнездышко? Это тебе неминуемо грядет четвертое стихийное бедствие, если все их женские хитрости, житейские ковы и козни в одночасье как вскроются и раскроются!

Спрашивается, куда деваться бедняге городскому философу в дополуденное время? Само собой понятно, в библиотеку или в книжную лавку, а после в бани, куда всяким хитрозадым женщинам нет доступа. Быть может, и напрасно, если у них есть, между прочим, на что взглянуть… Физически и физиологически, спереди и сзади…

Впрочем, начитанный грек Капитон приглашал к себе в лавку глянуть на прелюбопытный список «Великого построения» Клавдия Птолемея, где величайший александрийский математик убедительно и победительно опровергает некоего Аристарха из Самоса, доказывающего, будто бы это земной шар обращается вокруг солнца. Надо же!!? И все это, как посмотреть, откуда, относительно чего брать точку отсчета и центр мироздания, если многим небесным телам отнюдь не присущи, не предначертаны Всевышним мертвая неподвижность и погребальное упокоение…

Прежде чем выйти из дома, Аврелий занес в то сентябрьское утро на таблички кое-какие свои, некоторые созвучные ему мысли иных авторов о Боге, который для него и для других религиозных философов суть первопричина, первосмысл и первоначало всей природы, высший создатель духа, извечный спаситель всего живорожденного, неустанный творец неодушевленного мира, созидающий и спасающий без усилий, прародитель никем не рожденный, не ограниченный ни местом, ни временем, не подверженный изменчивости, лишь немногим умозрительный, но для всех в конечной теологической сумме от прошедших веков до современности неизреченный, неведомый и невидимый.

В ту мимолетную пору молодости как самое замечательное творение Божие и великолепнейшее созидание Августин рассматривал видимое всем звездное небо и ночью и днем. Ведь и в ярчайший солнечный полдень довольно забраться в глубокий колодец или в темную пещеру с отверстием поверху, чтобы убедиться в постоянном зримом присутствии подвижных и неподвижных звезд, сияющих как бы на самой тверди небесной или позади нее.

Не то что некоторые, те же манихеи, бездарно и ненаучно судящие о том, что им неведомо. Книги их полны нескончаемых басен о небе и звездах без минимальных доказательств истинности. Манихейские сектанты бессмысленно блуждают глазами по всему своду небесному, не умея, не зная, каким методом опереться на опыт ученых натурфилософских изысканий и очевиднейших доводов разума.

Слабость, безосновательность, недоказуемость их писаний, измышлений манихеи ощущают как никто другой. По этой причине они, сомневаются во многом и так нуждаются в риторических ухищрениях проповедующих авторитетных учителей.

Вспомним хоть б нашего красноречивейшего манихейского пресвитера Фавста. Все уши о нем прожужжали, тысячу раз вмертвую услышал, прежде чем вживе лично увидел. Хотя в общении он лицеприятен, далеко и глубоко не заносчив. С ним хорошо посидеть вдвоем в совместном немудрящем литераторском чтении…