Бледная графиня

— Мало ли что наговорят сумасшедшие, — поспешно заявил Гедеон. — И вообще, это все ваши интриги. Если я и хожу ночью к больным, то, значит, это нужно.

— Да, в данном случае, Дора Вальдбергер, господин Самсон совершенно прав, за больными надо наблюдать днем и ночью.

— Графиня не больна и не ранена? — спросил Бруно.

— Нет, — успокоила Дора. — Но по ее желанию я поместила ее в палату, где была София Бухгардт. Ночью с Бухгардт и с другой сумасшедшей случился припадок, они сцепились друг с другом, в результате чего одна из них погибла. Будь я поблизости, ничего подобного, конечно бы, не случилось.

— Значит, София Бухгардт умерла? — спросил Бруно.

— В сущности, это благодеяние, — заметил директор. — Она была очень буйная и, может быть, страдала бы очень долго… На этот раз я вам прощаю, Дора Вальдбергер, — строго сказал директор сиделке, — учитывая, что до сих пор претензий к вам не было. Но на будущее запомните, что я буду сурово наказывать за малейшее упущение.

— Могу я видеть графиню? — обратился Бруно к директору.

— Больная спокойна? — спросил тот Гедеона.

— Она очень взволнована и испугана событиями прошедшей ночи.

— Тогда при всем желании я не могу позволить вам свидание, — сказал директор. — В таких случаях требуется величайшая осторожность. Вы же видите, к каким последствиям может привести малейшее упущение. Мне очень жаль, что вы понапрасну потеряли время, но мы не имеем права позволить ухудшить положение больной каким-нибудь неосторожным поступком.

— Мое посещение не сделает вреда бедной графине. Я только хочу убедиться, что с ней все в порядке, — заверил Бруно. — Даю вам слово, что мое появление не причинит ей никакого вреда.

— Нет, это невозможно. Мы сами, постоянно общаясь с больными, не можем предугадать их поведение — под влиянием того или иного обстоятельства, — настаивал на своем директор. — Но я хочу заверить вас, что ночное происшествие не имело никаких других последствий. Больную вы сможете увидеть, но говорить с ней я пока не могу вам позволить.

Не добившись большего, Бруно вынужден был довольствоваться хоть этим.

Дора привела его к палате Лили и показала на маленькое окошечко в двери. Бруно прильнул к нему и убедился, что Лили невредима и в полной безопасности. Она спала. Бруно смотрел и невольно думал про себя, что богатство, оставленное отцом, принесло Лили только несчастье. Будь она бедна, то, наверное, не подверглась бы тем ужасным преследованиям, которые привели ее в сумасшедший дом.

Бруно был в страшном отчаянии, но поделать ничего не мог. Все его старания хоть как-то облегчить страдания любимой женщины оставались бесплодными. Не увенчались успехом и его попытки забрать ее из сумасшедшего дома, чтобы отдать на попечение своей матери.

Теперь последней его надеждой был Гаген: удастся ли ему распутать клубок этой интриги? А для этого прежде всего следовало узнать, жива ли Мария Рихтер?

«Несчастная, — думал Бруно, глядя на невесту. — Помоги тебе Бог! Я не могу оставаться с тобой, не могу сказать тебе, как горячо я тебя люблю, но твое сердце должно чувствовать это. Уйдут тяжелые времена, и мы будем счастливы вместе».

Бросив на девушку прощальный взгляд, Бруно отошел от двери. Сиделка проводила его вниз. Бруно опять зашел к директору, сообщил ему, в каком положении нашел больную, затем отправился взглянуть на труп несчастной сестры Губерта.

Вернувшись поздно вечером домой, он увидел Гагена, с нетерпением ожидавшего его.

Поздоровавшись с Бруно, доктор сейчас же вынул из кармана бумагу.

— Известие от полицейского инспектора? — догадался Бруно.

— Прочти, — ответил Гаген, находившийся, судя по всему, в хорошем расположении духа.

Бруно развернул бумагу. Это была телеграмма из Нью-Йорка — короткая, но многозначительная:

«МАРИЯ РИХТЕР НАЙДЕНА. НЕЙМАН».

— Гаген! — воскликнул Бруно, держа телеграмму в руках. — Возможно ли это? Его находка может решить все. Телеграфируйте Нейману, чтобы он во что бы то ни стало привез сюда Марию Рихтер.

— Я уже сделал это, — ответил Гаген. — Однако должен вам признаться, что меня удивляет полученное известие.

— Меня оно, честно говоря, тоже удивляет, — согласился Бруно. — Чей же труп был в таком случае выдан за тело Лили, утверждавшей, что это труп ее молочной сестры?

— Мне бы тоже очень хотелось узнать это, — взволнованно сказал Гаген. — Пожалуй, мне надо самому поехать туда.

— Да, это было бы самое лучшее, Гаген. Но сомневаться не приходится: телеграмма дана в слишком решительном тоне. Стало быть, след, который Нейман взял в Гамбурге, оказался верным.

— Мы завтра получим новые сведения, поскольку я телеграфировал, чтобы Нейман уведомил нас о подробностях. Я очень беспокоюсь. Дело, по всей вероятности, поворачивает на новый путь.

Затем Бруно рассказал своему другу о том, что произошло в сумасшедшем доме, и о смерти сестры Губерта.