Бледная Иза. Повесть о странностях любви

Но и бомжи, и бичи если ни «погрелись» на сдаче железа, меди и прочих металлов, то имели возможность пару лет выжить. Ведь сдавали они всё это за бесценок барыгам из числа бывших уголовников и самых продуманных членов тогдашней руководящей партии.

Что ни говори, но любая река или ручеёк, в конечном счёте, втекает в океан, в море или большое озеро. На широкой дороге к светлому завтра грабителя и разбойника даже нищему не дано обойти. Не получится. Такой ныне расклад.

– Вы на этом заводе, Генрих Наумович, работали начальником цеха или мастером? – сделал предположение Маздонов. – Думаю, что никак не ниже.

– Ты предполагаешь, мой молодой друг, что на благо своей Родины трудятся только одни начальники и олигархи? – широко улыбнулся старик. – Я всю свою жизнь числился на этом славном, но теперь вот мастерски убитом предприятии художником-оформителем. А потом, до ухода на пенсию, работал сторожем и даже… дворником. Имею предположение, что ты не сомневаешься в том…

– В чём я не сомневаюсь?

– Именно, в том, Кеша, Ты подсознательно считаешь, что я с такой вот своей иностранной фамилией я смог бы устроиться в жизни, как-то, нормально. Но мои предки были, всего лишь, шведами. Так что, твои предположения бессмысленны.

– Понятно. Знаю. Шведы – тоже викинги, как и норвежцы. Перед боем для храбрости они ели мухоморы.

– Дорогой, Иннокентий, они не ели мухоморов, а пили из него отвар. Но оставим в покое этнологию и поговорим о более серьёзных явлениях.

– О каких?

– Об элементарных. Мне лично, допустим, осточертело смотреть на всё происходящее. Создаётся такое впечатление, что господа и дамы, считающие себя элитой, принудительно заставляют нас выпить яд. Экспериментируют в угоду себе. Или ты что-то имеешь против моего мнения и основной страницы моей творческой биографии?

– Нет, я ничего не имею против такого факта, Генрих Наумович. Если вам так нравится, то, пожалуйста.

– Наберись терпения и сил, славный мой Иннокентий, и постарайся поверить в то, что таких вот заводов и фабрик, превращённых в развалины, теперь по стране не сотни, а десятки тысяч. Кто от этого имеет радость и восторг? Конечно, они… разбойники. Я уже более двадцати лет пытаюсь их понять, но не могу. Стараюсь, но ничего не получается.

– Да ещё и все деревни уничтожены.

– Ну, так вот я тебе рассказываю, а ты интенсивно пытаешься заткнуть мне рот. Если имеется желание, то слушай дальше и не перебивай! Дела получаются такого рода. Когда я, уже находясь на пенсии, то имел возможность не просто побывать на таких вот разрушенных заводах, то глубоко и окончательно понять одно.

– Что?

– Я понял, Кеша, что те господа, которые разбомбили Хиросиму и Нагасаки, а потом и дальше продолжили бороться за мир с применением бомб и ракет, глубоко не правы и даже во многом перещеголяли немецких фашистов.

– Причём же здесь американцы?

– Все эти мерзкие песенки из одной и той же оперы, дорогой мой Кеша. Однако, сообщу тебе не конкретно, но точно. Бомбить чужие страны – не хорошо, но уничтожение собственного народа – ни в одни ворота не лезет. Не смотри на меня, как пожилая гусыня на молодого дождевого червяка. Сам делай выводы и соображай, как можешь, что я хотел тебе доложить.

В своей беседе с Маздоновым разговорчивый и общительный дед изредка давал возможность и ему вставить в разговор пару-тройку слов, но не больше. Правда, Маздонов уже успел в самом начале беседы рассказать о себе если не всё, то многое.

Слушая внимательно, в общем, не скучного собеседника, Иннокентий понимал, что пока Генрих Наумович ни выговорится, он, Маздонов, больше уже не сможет ничего ему рассказать. А ведь хотелось бы, не опираясь на личные биографические данные, просто излить свою душу перед этим странноватым дедом.

Но пока говорил Нуглер. На сей раз он в своём, можно сказать, почти монологе вернулся к своей личности, уверяя Олега в том, что является не только гениальным художником, но и мастером на все руки. Так получилось, что космические или какие-то другие силы дали ему возможность стать настоящим творцом. А вся эта суетливая компашка, как бы, творческая интеллигенция – ни уха, ни рыла.

Эту ушлую ватагу свободных «творцов» активно начали формировать уже с середины семидесятых годов прошлого века те дяди и тёти, которые пожелали ни мытьём, так катаньем узаконить ворованный, присвоенный ими капитал. Да и, благодаря старым связям и заботам родных и близких, сделаться за счёт народа и страны ещё богаче. А такой вот переход от умеренного к активному грабежу всегда необходимо «культурно» обставить… Способов тысячи, и они уже действуют.

– Я в этом ничего не соображаю, – признался Маздонов. – Если, например, завтра появиться литературное произведение под названием «Дядя Степа – миллиардер», то я не ни на какую площадь протестовать не пойду.