Наша труппа была приглашена на званый обед. Но конечно, свой хлеб мы должны были еще отработать. Обед предшествовал вечернему представлению, из-за которого мы, собственно, и прибыли в Инстед-хаус. Но что за великолепное пиршество это было, хотя и являлось всего лишь прологом более пышного, послесвадебного застолья!
Свет раннего вечера струился в широкие окна банкетного зала, были зажжены все свечи в серебряных канделябрах, расставленных по столам, – уверен, на случай внезапного затмения солнца. Невеста, жених, их родители и званые гости расположились на просторном возвышении по центру зала, тогда как мы сидели ниже и должны были благоговейно взирать снизу вверх на сильных мира сего. Соседство мы делили с простыми людьми из поместья и его округи. Насколько позволял мне судить мой опыт работы в театре, на низших по положению внимания обычно не обращают. Поэтому мы с интересом следили за теми, кто сидел на помосте. Число приглашенной знати было столь велико, что помещалась она за столом, который на самом деле состоял из трех, сдвинутых П-образно. Гости занимали столы только с одной стороны, чтобы беспрепятственно обозревать остальной зал, что они и делали время от времени, правда без особого интереса.
У меня и моих друзей впервые появилась возможность рассмотреть невесту, и согласно тому, что мы слышали о нежелании Генри Аскрея связывать с ней свою судьбу, а также собственным обсуждениям возможных причин этого, мы рассматривали Марианну со всем пристрастием. И вскоре вопросы, касавшиеся ее внешности, получили ответы.
Ну а что же наш упрямый жених Генри Аскрей? Последние дни он выглядел менее угрюмым, чем обычно. Пару раз я видел его то в компании Кутберта, то с кем-то из гостей и даже замечал некое подобие улыбки, неуклюжую усмешку, смягчавшую его изможденные черты. Я даже перестал придавать особое значение тому состоянию, в котором застал его в грабовом саду, а также слухам, касающимся его острого нежелания вступать в брак. Возможно, все женихи проходят через испытание сомнениями и тревогами. Что мне было, по сути, известно? (Только то, что, если бы передо мной открылась перспектива женитьбы на, скажем, госпоже Филдинг, меня бы ожидали многие беспокойные дни и бессонные ночи.)
Однако, что бы ни заставило лорда Генри улыбаться несколькими днями ранее, сейчас того веселья как не бывало. Прежнее угрюмое выражение его вытянутого лица вернулось на свое место. Сидя за самым главным столом, он, похоже, полностью погрузился в себя. Я надеялся, что его невеста не воспринимает этого на свой счет, и, судя по ее улыбкам, кажется, так и было.
Родители невесты, Морленды из Бристоля, сидели рядом с хозяевами, лордом и леди Элкомб. Эти бристольцы сияли, как две золотые сонеты. Как добросовестная хозяйка заботится о сохранности любимого комода, без конца полируя и начищая его, так и эта пара – именовавшаяся просто мастер Мартин Морленд и госпожа Фрэнсис Морленд – была защищена от нужды, пока так ослепительно сияла. Было такое ощущение, что ничто не может навредить им, вернее, что все стечет с них, как с гуся вода, если какие-нибудь неприятности вдруг обрушатся им на голову.
Гости все еще продолжали занимать свои места. Фамилии наиболее знатных содержали в себе целые графства: Девоны, Корнуоллы, Сурреи, Ратленды. Менее именитых – названия городов или местечек: Уинчестеры, Экстеры, Дерби. Приятно было видеть среди них судью Филдинга и его дочь, хотя мы и не разговаривали с того дня, как поспорили после визита к Элкомбам. Как видно, натянутая атмосфера во время разговора с хозяевами не повлияла на его присутствие в Инстед-хаусе. Кэйт весело и непринужденно болтала с Кутбертом.
Столы, расположенные чуть ниже помоста, были заняты рыцарями и их дамами в компании с такими личностями, как добрейшего вида священник но имени Браун (который присутствовал при погребении Робина) и местный приходской учитель. Здесь же усадили детей благородных особ, наших маленьких актеров, которым еще предстояло сыграть фей и эльфов. Как и некоторые из моих приятелей, они были так взволнованы перед представлением, что не могли взять в рот ни крошки.