Бледный огонь

Г-н Шейд взглянул на г-жу Шейд, и она ответила за него со своей обычной бесцеремонной манерой, что они еще не знают наверно – может быть, в Вайоминг, или Юту, или Монтану, и возможно, что снимут домик где-нибудь на высоте 6000–7000 футов.

«Среди лупины[137] и осин», – степенно сказал поэт (создавая сцену в воображении).

Я начал высчитывать вслух высоту в метрах, которую считал слишком большой для сердца Джона, но Сибилла потянула его за рукав, напоминая, что им надо еще кое-что купить, и я был покинут на высоте примерно в 2000 метров, с отдающей валерьянкой отрыжкой.

Но временами чернокрылая судьба выказывает чудесную предусмотрительность! Десятью минутами позже доктор А., лечивший также и Шейда, рассказал мне с вялыми подробностями, что Шейды сняли маленькое ранчо у своих друзей, уезжающих в другое место, в Сидарне, Ютана, на границе Айдоминга[138]. От доктора я перепорхнул в бюро путешествий, получил карты и брошюры, изучил их, вычитал, что на горных склонах над Сидарном имеются две или три группы домиков, спешно послал заказ в Сидарнский почтамт и несколькими днями позже снял на август месяц нечто напоминавшее на присланных мне снимках помесь мужицкой избы и альпийского убежища, но с кафельной ванной, и ценой дороже, чем мой замок в Аппалачии. Ни Шейды, ни я не проронили ни слова о нашем летнем адресе, но я знал, а они нет, что он был один и тот же. Чем больше я кипел из-за явного желания Сибиллы скрыть его от меня, тем слаще было предвкушение моего внезапного появления из-за валуна в тирольском наряде и растерянной, но довольной улыбки Джона. В течение этих двух недель, пока я позволял моим демонам переполнять через край мое магическое зеркало этими розовыми и лиловатыми утесами, и черным можжевельником, и вьющимися дорогами, и порослями полыни, переходящими в обыкновенную траву, и сочными голубыми цветами, и смертельно бледными осинами, и бесконечной чередой Кинботов в зеленых шортах, встречающих целую антологию поэтов, и целую Лысую гору[139] их жен, я, кажется, допустил какую-то роковую ошибку в моих заклинаниях, потому что горный склон сух и уныл, а запущенное ранчо Хёрли лишено всяких признаков жизни.

строка 293: Она

Хэйзель Шейд, дочь поэта, родилась в 1934 году, умерла в 1957 (см. примечания к строкам 230 и 347).

строка 316: Весенние белянки появились в мае в наших лесах

Откровенно говоря, я не уверен в том, что это значит. В моем словаре «toothwort» определяется как «сорт кресса», а «белянка» – как «любая порода чисто-белых животных или один из родов лепидоптеры». Мало проку и от отмеченного на поле варианта:

В лесах появились в мае виргинийские белянки

Фольклорные персонажи, что ли? Феи? Или бабочки-капустницы?[140]

строка 319: Лесную утку

Прелестный образ. Лесная утка, богато окрашенная птица – изумрудная, аметистовая, сердоликовая, с черными и белыми отметинами, – несравненно красивее сильно перехваленного лебедя, змеевидного гуся с грязной шеей из желтоватого плюша и черными резиновыми ластами ныряльщика.

Между прочим, народная номенклатура американских животных отражает простой утилитарный ум невежественных пионеров и не приобрела еще патины наименований европейской фауны.

строка 334: Не заедет за ней

«Заедет ли он когда-нибудь за мной?» – гадал я, бывало все ожидая, ожидая в иные янтарно-розовые сумерки друга по пинг-понгу или же старого Джона Шейда.

строка 347: В старом амбаре

Этот амбар или, скорее, сарай, где в октябре 1956 года (за несколько месяцев до смерти Хэйзель Шейд) имели место «некие явления», принадлежал Полю Хентцнеру, эксцентричному фермеру немецкого происхождения с такими старомодными «хобби», как таксидермия и собирание трав. Благодаря странной игре атавизма он был (по словам Шейда, который любил говорить о нем, – то были единственные моменты, между прочим, когда мой милый старый друг становился чуть-чуть нудным) возвратным звеном к «любознательным немцам», которые три столетия назад были отцами первых великих натуралистов. Хотя по академическим нормам он был человек необразованный, без настоящего знания о вещах, отдаленных в пространстве или во времени, в нем было что-то красочное и черноземное, нравившееся Джону Шейду гораздо больше, чем провинциальная изысканность Английского отделения. Он, такой разборчивый при выборе товарищей по прогулкам, любил каждый второй вечер бродить с сухопарым степенным немцем вверх по лесной тропе до Дальвича и по полям своего знакомца. Всегда радуясь точному слову, он уважал Хентцнера за знание «названий предметов» – некоторые из этих названий были, наверно, местные искажения или германизмы, или просто выдумка старого пройдохи.