Бледный огонь

Все это в правилах небесной игры, все это – непреложная фабула судьбы и не должно быть истолковано как нечто бросающее тень на эффективность двух советских экспертов, которым, во всяком случае, предстояло впоследствии великолепно отличиться в другом деле (см. примечание к строке 741). Их имена (вероятно, фиктивные) были Андронников и Ниагарин. Редко приходится видеть, по крайней мере среди восковых фигур, чету более приятных презентабельных молодчиков. Все восхищались их чисто выбритыми скулами, элементарным выражением их лиц, волнистыми волосами и безупречными зубами. Высокий красавец Андронников улыбался редко, но морщинки-лучики у глаз выдавали его неистощимый юмор, меж тем как симметричные бороздки, спускавшиеся по бокам красивых ноздрей, наводили на ассоциацию со славными летчиками-асами и героическими пионерами полынных степей. Ниагарин, со своей стороны, был сравнительно невысок ростом, имел несколько более округлые, хотя вполне мужественные черты, и время от времени озарялся широкой мальчишеской улыбкой, напоминавшей таких начальников-скаутов, у которых есть что скрывать, или тех джентльменов, что плутуют на телевизионных состязаниях. Наслаждением было наблюдать, как эти два великолепных советчика гоняли по двору и кикали пыльно-меловой, барабаннозвучный футбольный мяч (казавшийся в этих обстоятельствах таким большим и лысым). Андронников умел заставить его подпрыгнуть раз десять подряд на носке сапога, прежде чем запустить прямиком, точно ракету, в грустные, удивленные, обесцвеченные, безвредные небеса, а Ниагарин в совершенстве подражал замашкам некоего изумительного вратаря-динамовца[174]. Они раздавали поварятам русские карамельки со сливами и вишнями на роскошных, разукрашенных шестиугольных бумажках, заключавших обертку из более тонкой бумаги с лиловой мумией внутри; а похотливые сельские девки подкрадывались по заглушенным ежевикой тропинкам (drungen) к самому подножию бастиона, когда, вычерченные как два силуэта на фоне уже покрасневшего неба, они пели вечерней порой на валу чудные сентиментальные военные дуэты. У Ниагарина был задушевный тенор, у Андронникова сочный баритон, и на обоих были элегантные кавалерийские сапоги из мягкой черной кожи, – и небо отворачивалось, выставляя напоказ свои эфирные позвонки.

Ниагарин, поживший в Канаде, говорил по-английски и по-французски; Андронников знал немного по-немецки. То немногое, что они знали по-земблянски, произносилось со смехотворным русским акцентом, который придает гласным какую-то дидактическую полноту. Экстремистские охранники почитали их за образец удальства, и мой милый Одонелло получил однажды строгий выговор от коменданта за то, что не устоял перед соблазном передразнить их походку: оба передвигались с одинаковым ухарством, и оба были заметно кривоноги.

Когда я был ребенком, Россия была весьма в моде при земблянском дворе, но то была иная Россия – Россия, ненавидевшая тиранов и пошляков, несправедливость и жестокость, Россия дам и джентльменов и либеральных устремлений. Прибавим, что Карл Возлюбленный мог похвастаться примесью русской крови. В Средние века двое из его предков женились на новгородских княжнах. Его прапрапрабабка, королева Яруга (время царствования 1799–1800), была наполовину русская, и большинство историков полагают, что единственный сын Яруги, Игорь, был не сыном Урана Последнего (время царствования 1798–1799), а плодом ее романа с русским авантюристом Ходынским, ее goliart’ом (придворным шутом) и гениальным поэтом, в свободное время подделавшим, как говорят, знаменитую древнерусскую chanson de geste, обычно приписываемую безымянному барду двенадцатого столетия[175].

строка 682: Лэнг

Несомненно, современный Фра Пандольф. Не помню, чтобы я видел такую картину у них в доме. Или Шейд имел в виду фотографический портрет? Один такой портрет стоял на пианино, другой был в кабинете Шейда. Насколько справедливее было бы по отношению к читателю Шейда и его другу, если бы эта дама изволила ответить на некоторые мои настоятельные вопросы.

строка 691: приступ