— Понятно, что как образованный человек, я думал, что «Фамусов» это известный нам профессор Кузьмицкий, — глумливо заявил Валька. — Что ты с ним сама связалась и шлешь мне отбой. Совсем сбила с толку.
— Знаешь, мы почти приехали, так что срочно думай сам. Почему ты бросился вчера в загул, а я тебя нашла под вечер пьяным на речном трамвае, — наконец я вспомнила кое-что из плана. — Насчет всех этих дел ты просто не в курсе. Иначе Паша сотрет тебя с лица земли, он точно пообещал.
— А ты в курсе, душа моя? — спросил Валька с горечью, заруливая на площадку перед особняком. — Иначе зачем такие фортели выкидывала? Тогда скажи мне одно…
— Одно скажу охотно, — заявила, я выбираясь из экипажа и частично припоминая Валькины фортели. — Родион по возрасту не подходит, ему никак не больше тридцати пяти. Проверь, а потом строй гипотезы.
— Тогда зачем он живет у этой жуткой тетки? — не сдавался Валька, пока я теребила кнопку на дверной панели. — Его там профессор спрятал.
— Родиону Андреевичу у тети Насти нравится, и еще он детективы любит читать, — гнала я предположения через плечо. — А сам ни сном ни духом в этой истории.
Валька не успел возразить, двери открылись и передо нами возникла, как из воздуха дама Ирина Львовна, в объятиях она держала бумажный мешок и смотрела на меня, как на вернувшуюся блудную дочь.
— Господи, а мы уже и не знали, что предпринять, — сказала она, возвращая мне мешок с компроматом. — Мне только сейчас сказали, что вы оставили вчера. Как можно? Я несу директору, а машина сообщила, что вас нету.
— Извините меня великодушно, — ответила я. — Доброе утро, вот со мной Валентин Михайлович к директору.
— В таком кошмарном виде? — Ирина Львовна сменила милость на гнев. — Только через мой труп! Сначала в баню, затем в дезинфекцию и на проверку!
— Ирина Львовна, голубушка, пропустите сотрудника в виде исключения — раздался бархатный баритон на верху лестницы. — Это он пострадал на службе.
Ирине Львовне пришлось смириться, поскольку не каждого посетителя сам директор встречает хоть и не у дверей, но все же на лестнице. Со мной это было в самый первый раз.
Эпизод последний
ТРИУМФ и КОМЕДИЯ (или АПОФЕОЗ КАТИ)
Ну вот с Божьей помощью мы доехали. До самых последних дней, до апофеоза последнего лета, и вновь придется перехватить нить повествования из рукодельных пальчиков нашей милейшей тонкопряхи.
Она собрала в мешок скандальный материал и всех действующих лиц в одной парадной комнате и вряд ли сможет связно рассказать, что из того вытанцевалось. Если предоставить ей слово, то пойдут сплошные ахи и охи, также тончайшие психологические наблюдения. А кому это интересно, хотел бы я знать? К тому же, милую рассказчицу стоит пожалеть и всемерно поберечь.
Она себя не жалела, истово предаваясь добродетельному и бескорыстному служению, посему состояние ее мыслительного аппарата, и так небогатого, оставляло в те критические моменты желать много, много лучшего. О внешнем виде даже упоминать больно, небрежно причесанная и с бумажным мешком в обнимку, наше прелестное дитятко напоминала начинающего бомжа. Только фонаря под глазом не хватало.
Однако невзирая на неприглядный вид, наше милое дитя ухитрилась поразить в самые глубины сердца не только благодетеля Пашу, но и почти постороннего наблюдателя, которого притащила с собой, как последнее и решающее доказательство непонятно чего. Не успел хозяин парадных покоев распорядиться насчет чаю и высказать дежурное восхищение всем, что бы Кате ни вздумалось сотворить (он так обращается со всеми дамами, нота бене)… Так вот, не успели толком пролиться слезы восхищения, как Катя бросила первую бомбу из своего обширного арсенала.
Невинный зритель узнал, что незадолго до того наш гений политики поручил Кате присмотреть за его юной подружкой Варей, а Катя была рада стараться и вот явилась с результатом. Правда, было дело, она упоминала о подобном задании, но было сочтено, что подружка неумно похваляется. Когда истина выявилась, постороннему лицу стало стыдно слушать, образ прелестной Кати враз затуманился и померк. Тем более, что в прошедшие времена она почитала такие занятия сильно ниже своего достоинства. Увы, река времен унесла иллюзии и сформировала из милого создания первоклассную Горгону, о чем ее предупреждали.
Однако, предаваясь унынию и разочарованию, зритель триумфа и комедии не сразу врубился, что Катя не столько отчитывается в проделанной работе на ниве неприличного сыска, сколько просит снисхождения для девицы Варвары. Мол, при такой гнусной наследственности и преступном окружении вряд ли можно ждать от юного создания чего-либо иного. Тут в руках у Паши оказался ворох бумаг, подтверждающих подозрения детки Кати. Тетя-убийца, папаша заслуженно пострадавший, раннее сиротство, дядя заговорщик и шантажист — вот что посыпалось из принесенного мешка, зритель только диву давался, пока она перечисляла зловещую родню бедной Вари.