Интересен еще и такой факт: эффективность плацебо зависит от степени взаимного доверия между пациентом и врачом. Если пациент перестает доверять врачу или считает, что врач относится к нему без должного внимания и уважения, целебные свойства плацебо обнуляются. Хуже того, эффект плацебо в такой ситуации может даже уйти в область отрицательных значений и превратиться в т. н. «эффект ноцебо»[198]. Именно это, вероятно, иногда и происходило в 1918 году, когда в результате назначения бесполезных, но и, по сути, безвредных препаратов самочувствие пациентов ухудшалось, а симптомы гриппа обострялись. В каких-то случаях это было обусловлено объективным усугублением патологических биохимических процессов в организме больных, но часто становилось и следствием именно проявления эффекта ноцебо у пациентов, окончательно изверившихся в своих врачевателях и прописываемых ими средствах лечения, – причем касалось это в равной мере и западной, и традиционной народной медицины. Сам термин «ноцебо» появился в медицинском лексиконе лишь в 1960-х годах, однако интуитивно о существовании такого эффекта целители явно догадывались задолго до этого. Имеются свидетельства, что во время испанского гриппа многие шаманы бежали из своих племен, убедившись, что проводимые ими обряды не производят должного эффекта. Возможно, они опасались расправы или же просто не хотели приносить единоплеменникам больше вреда, нежели пользы. У западных врачей, однако, был иной этический кодекс, с императивом оставаться на своем посту и методом проб и ошибок пытаться во что бы то ни стало подобрать действенное лечение. Но на самом деле реально помочь больным врачи могли тогда лишь двумя вещами, а именно: не допускать обезвоживания организма и обеспечивать должный уход за ними.
Но люди-то ждали большего – хотя бы потому, что «современная медицина» успела приучить их к мысли о своем могуществе. Разочаровавшись же в науке, многие обращались к высшим силам. Мусульмане искали убежища в мечетях, а евреи во всем мире вдруг вспомнили о столь архаичном обряде, как «черная свадьба», замечательное описание которого дошло до наших дней из Одессы и представлено в следующем разделе. В плавильном котле Нью-Йорка это произвело фантасмагорический эффект наложения в тесном пространстве Нижнего Ист-Сайда итальянских молебнов о ниспослании
На Россию первая волна гриппа обрушилась в мае 1918 года, и, как уже упоминалось, на бо́льшей части территории страны она осталась практически не замеченной, но только не в Одессе, где доктор Вячеслав Стефанский[199] скрупулезно зафиксировал все 119 случаев госпитализации с гриппом в инфекционное отделение старой городской больницы.
Удивительно не то, что первая волна прошла незамеченной в остальных местах, а то, что ее заметили одесситы. В 1918 году Россия была объята Гражданской войной, последовавшей за двумя революциями предыдущего года. В наши дни Одесса отошла к Украине, а в годы Первой мировой это был третий по значимости город Российской империи после Москвы и Петрограда и главный южный порт страны. Одесситы, на всю Россию слывшие записными шутниками и юмористами, в ту пору сравнивали Одессу-маму с проституткой, которая ложится спать с одним клиентом, а поутру просыпается с другим. За один только 1918 год город успел побывать поочередно под большевиками, немцами и австрийцами (которым достался по условиям Брестского мирного договора), украинскими националистами и, наконец, французскими интервентами и союзными им русскими белогвардейцами.
Благодаря этому Одессу поначалу обошел стороной кровавый «красный террор», развязанный ВЧК (большевистской тайной полицией) в северных городах и характеризовавшийся массовыми бессудными казнями, пытками и репрессиями, однако и тут не обходилось без жертв насилия и произвола на фоне слома бюрократической машины, некогда обеспечивавшей упорядоченность городской жизни, а результатом ее развала стали и нехватка продовольствия и топлива, и полный вакуум в правоохране, который тут же заполнили криминальные авторитеты, установившие в городе свои порядки, что называется, по уголовным понятиям. Легендарный головорез по кличке Мишка Япончик[200], послуживший прообразом главаря еврейской банды налетчиков Бени Крика из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля, начавших выходить в 1921 году[201], возглавлял даже не шайку, а целую армию из 20 000 (по некоторым слухам) бандитов и воров, сутенеров и проституток, однако, как истинный Робин Гуд своего времени, проявлял благородство и терроризировал исключительно состоятельных одесситов.