Блек. Маркиза д'Эскоман

Господин Шалье занимал третий этаж очень красивого дома.

Господин де ла Гравери торопливо поднимался по лестнице в надежде вновь увидеть Блека. Он подыскивал в уме слова, которые могли бы тронуть сердце прежнего хозяина его собаки (это сердце, впрочем, казалось ему, судя по увиденному им, не таким уж мягким и податливым).

И, поднимаясь по лестнице, он спрашивал себя, не будет ли более разумным поведать этому Ж.Б. Шалье свои предположения относительно того, что в прошлом Блек вел человеческое существование, носил шпагу на боку и эполеты на плечах.

Так и не составив себе определенного плана, он позвонил в дверь третьего этажа, в десятый раз повторяя фразу, которая звучала как вопрос, обращенный им к самому себе:

"Но где, черт возьми, я встречал эту фамилию Шалье?"

Господин Шалье действительно только что вернулся; но поскольку было уже десять часов, а Шалье, будучи негоциантом, поддерживал в доме строжайший распорядок, то, не медля ни минуты, он сел за стол, так как завтрак ему неизменно подавали в десять часов.

Но, садясь за стол, г-н Шалье нарочно предупредил, что если его будет спрашивать человек лет пятидесяти, маленький, невысокого роста, толстенький и с красной лентой в петлице, то этого человека следует проводить в гостиную.

Это описание настолько точно соответствовало внешности шевалье, что слуга, открыв ему дверь, воскликнул:

— А! Это тот человек, кого ждет хозяин.

— Надеюсь, — рискнул ответить шевалье.

— Я должен впустить вас, сударь, и пойти немедленно предупредить моего хозяина, который сейчас завтракает, о вашем приходе.

Шевалье еще не завтракал и, скажем больше, он был настолько занят и взволнован, что едва ли даже вспоминал о еде, которой прежде придавал известное значение.

Поэтому, насквозь пропитанный гастрономической моралью Бершу, проповедовавшего, что ничто не должно беспокоить достойного человека в то время, когда он принимает пищу, г-н де ла Гравери с безотчетной любезностью ответил:

— Хорошо, хорошо; не беспокойте господина Шалье; я подожду в гостиной.

Слуга провел шевалье в указанную комнату и пошел предупредить своего хозяина о приходе ожидаемого им гостя, слово в слово передав тому сказанное шевалье; Блек, лежавший у ног своего нового хозяина, казалось, очень внимательно и с умным видом выслушал эти слова.

Тем временем шевалье, войдя в гостиную, подошел прямо к камину, в котором горел жаркий огонь, и, повернувшись к нему спиной, стал отогревать свои икры, в одиннадцатый раз спрашивая себя:

"Но где, черт возьми, я встречал эту фамилию Шалье?"

Но тут внимание шевалье привлекла большая картина, написанная маслом, похоже вызвавшая у него в памяти более отчетливое воспоминание, чем то, что было связано с новым хозяином Блека.

— Смотрите-ка! — вскричал шевалье. — Бухта Папеэте!

И он подбежал к картине.

Эта картина послужила для него подлинным откровением.

Наконец-то Дьёдонне вспомнил, где он встречал фамилию Шалье, так сильно заинтриговавшую его.

Едва только это совершенно ясное воспоминание пронзило его память, как сзади него послышался скрип открывающейся двери.

Он обернулся и увидел г-на Шалье.

И тогда он не только вспомнил имя, но и узнал лицо.

Бросив шляпу на ковер, шевалье подбежал к г-ну Шалье и, взяв его за обе руки, сказал:

— О сударь, сударь, вы бывали на Таити, не правда ли?

— Нуда, — ответил г-н Шалье, бесконечно удивленный столь резкой переменой настроения у человека, в котором он уже видел своего противника.

— Вы были там в тысяча восемьсот тридцать первом году на борту корвета "Дофин"?

— Да.

— А на борту судна была желтая лихорадка?

— Да.

— Восьмого августа человек лет пятидесяти, высокий, смуглый, сухопарый, с черными усами и проседью в волосах велел доставить себя из Папеэте на борт "Дофина" и подхватил там лихорадку.

— Капитан Дюмениль, черт меня побери!

— Да, именно капитан Дюмениль! О! Я не ошибся, вы знали Дюмениля?

— Конечно! Он был мой лучший друг.

— Нет, сударь, нет: могу похвастаться, я был его лучшим другом. А! Есть Провидение на свете, черт побери! Да, оно все же есть, — со слезами в голосе закричал шевалье, первый раз в жизни произнеся ругательство.

— Я всегда в это верил, — улыбаясь, ответил г-н Шалье.

— Обнимите меня, сударь! Обнимемся же! — воскликнул шевалье, бросаясь на шею человеку, которого десять минут назад был готов задушить.

— Хорошо, — произнес Шалье невозмутимым тоном, резко контрастировавшим с восторженностью г-на де ла Гравери, — считайте, что Провидение существует, и в честь этого Провидения можете обнять меня один раз и даже два, если вы так уж этого желаете; а затем, будьте любезны объясниться, поскольку, глядя на происходящее, я испытываю желание позвать моих приказчиков и с их помощью отправить вас в Шарантон.

— Сударь, — сказал шевалье, — вы вправе так поступить; ведь я сошел с ума, да, буквально сошел с ума, но это от радости, сударь! Впрочем, одно слово объяснит вам все.

— Тогда произнесите это слово.

— Я шевалье дела Гравери.

— Шевалье де ла Гравери! — в свою очередь вскричал г-н Шалье, впервые потеряв свой ледяной вид, казалось, отражавший обычное состояние его души.

— Да, да, да.