— Я и говорю, Евгений Алексеевич… Сейчас кто-нибудь про этот сосновый бор поднимет вой, и зеленые окончательно взбесятся. Они и так уже в нас… как это помягче выразиться… достаточно разочарованы. Никак им не угодить.
— Значит, надо убедить их, что мы нашему региону никакого зла не несем, — с раздражением сказал Евгений. — А наоборот — желаем ему добра… Для чего тогда мы тут сидим?!
Непрерывное жужжание не прекращалось, и он посмотрел на окно, о которое с маниакальным упорством продолжала долбиться муха.
— Соня! — громко позвал Леонидов. — Зайди!
Перевел взор на чиновника:
— С общественным мнением, уважаемые коллеги, нужно уметь работать. И работать качественно.
— Мы-то работаем, — прокряхтел мужчина и почесал дряблую щеку. — А они вон культурные шедевры краской поливают! Что ж им, теперь медаль дать?! И не только у нас, осмелюсь заметить. Это сумасшествие по всему миру семимильными шагами идет…
— А эти зеленые вообще страшные люди, — вмешалась полная чиновница. У нее были короткие крашеные волосы, а налитые груди, казалось, вот-вот разорвут строгий костюм и вывалятся на стол, как переспелые дыни. — Они ради сохранения окружающей среды на что угодно готовы! Вы эту Грету Тунберг видели? У нее же лицо убийцы!
Евгений хмыкнул.
За дверью послышался ровный цокот каблуков, и спустя мгновение в кабинет вошла худенькая секретарша. В руках девушка держала громадную белую коробку, обмотанную блестящими лентами.
— Что это? — удивился Леонидов.
— Курьер принес, — ответила Соня. — Сказал, что подарок.
— Какой еще подарок?!
Секретарша простодушно пожала плечами:
— На ваш день рождения, наверное.
— Мой день рождения неделю назад был, — пробурчал он, подвинув коробку к себе. Она была тяжелой, и внутри что-то грузно перекатывалось. — Ладно. Вон, видишь, муха на окне? Устрани. А то работать мешает.
Соня приблизилась к окну и, недолго думая, сняла с ноги туфлю. Пока она примеривалась, Леонидов развязывал ленты. Они путались, и он вполголоса чертыхался. Когда наконец с упаковкой было покончено, он открыл коробку.
Муха наконец переползла на подоконник, и секретарша взмахнула туфлей. Жизнь насекомого спас истошный визг толстой чиновницы, отчего рука Сони дрогнула. Промазав, подошва туфли вхолостую ударила по подоконнику, а муха взвилась вверх.
Недоуменно обернувшись, секретарша поняла причину крика, и глаза девушки расширились.
Из разорванной коробки на нее мертвым взором таращилась свиная голова, из пасти которой виднелись увядшие гвоздики. Глядя на остекленевшие глаза и грязно-розовый пятак, Соне вдруг как никогда захотелось на свежий воздух.
— У нее что-то во рту, Евгений Алексеевич, — дрожащим голосом проговорила чиновница, и Евгений осторожно извлек из пасти головы смятую записку. Пальцы директора департамента дрожали, и ему пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы подчиненные не заметили страха, который сейчас ледяными пальцами стискивал его сердце.
— Тот, кто предает, всегда опасается, что и его могут предать, — вслух прочитал он. — Кобо Абэ.
— Это все они, — подал голос «бульдог». Он зачем-то закрыл блокнот, очевидно, полагая, что после такого «сюрприза» обсуждение какого-то соснового бора уже потеряло свою актуальность. — Проклятые зеленые. Больше некому.
Собираясь с мыслями, Леонидов сказал:
— Что ж, хороший подарок. А я еще подумал, что давно холодца не ел…
Чиновница отвернулась, приложив ко рту платок.
Лев привык спать чутко, и Анна едва приоткрыла дверь, как он уже открыл глаза.
— Доброе утро, папуля! — весело поздоровалась она, заходя в комнату. — Вижу, ты уже не спишь.
— А ты что так рано вскочила? — спросил он, поднимаясь с постели.
— Все важные дела делаются утром.
— Спорный момент, — заметил Лев.
Анна обратила внимание на книгу, лежащую на стуле, и взяла ее в руки, взглянув на обложку. «Чужое лицо», Кобо Абэ.
— Сильная вещь, — сказала она, возвращая книгу на место. — Я приятно удивлена, что ты читаешь.
— А ты думала, что я буду только в ящик таращиться? — усмехнулся Иванушкин, натягивая джинсы. Анна отвернулась к окну, чтобы не смущать отца. Впрочем, по невозмутимому лицу Льва, которое украшал фиолетовый синяк, было незаметно, что он чего-то стесняется.
— Пойдем в рестик, позавтракаем? — предложила Анна.
— Не возражаю. А с другой стороны — почему дома нельзя поесть? — спросил он, застегивая пуговицы джинсовой рубашки.
Она обернулась, улыбнувшись:
— Ну, во-первых, дома есть нечего, если честно. Кухарка из меня так себе. Во-вторых, ты толком города не видел, я тебе хоть покажу, как люди сейчас живут…
Спустя тридцать минут они уже сидели за столиком небольшого кафе, разглядывая меню. Пока Лев внимательно изучал блюда, внимание Анны привлекла парочка, сидящая за соседним столиком — отец с дочкой лет восьми. Оживленно болтая, они с аппетитом уплетали панкейки, запивая апельсиновым соком.
— Определился? — спросила она, когда Лев наконец поднял на нее глаза.
— Да я больше половины не то что не пробовал, а даже не знаю, что это такое, — признался он немного смущенно.
— Ну, это не проблема.
К ним приблизился официант, вопросительно глядя на девушку.