Блеск и коварство Медичи

— Che infido sdraiato stronzo,[96] — тихо выругалась Кьяра. — Бабушка, прости меня за сквернословие. Я пришлю к тебе придворного врача, чтобы он вправил тебе руку. Обещаю, что этот поганец никогда больше тебя не тронет.

Она взяла бабушкину метлу — ту самую, которой в ту памятную ночь бабушка ткнула в живот Пьерино Ридольфи. Интересно, где он сейчас? И стала спускаться в подвал. За ее спиной раздавались крики Лючии:

— Он имеет право брать все, что ему вздумается! И не смей называть его так! Это теперь наш дом!

Лампы в подвале были зажжены. Пахло сырой землей, деревом, кислотами и щелочью, металлом, истертыми в порошок минералами и горячим камнем. Джачинто Гарци стоял возле стола спиной к лестнице. На его тщедушной фигуре богатый наряд смотрелся как на пугале. «Вместо того чтобы наряжаться и помыкать домашними, лучше бы выполнял всю тяжелую работу по дому», — подумала Кьяра и еще крепче сжала в руках метлу.

— Чинто, — окликнула его Кьяра.

Он обернулся.

Кьяра увидела, что он уже успел открыть атанор и достать оттуда зарождающийся философский камень. Он держал его голыми руками, и горячий металл проникал в его плоть. На какое-то мгновение, показавшееся вечностью, они оба словно заглянули в сердце самой вселенной. В следующую секунду подвал поглотила стена пламени.

Часть 5 КЬЯРА Корона из красных лилий

Глава 49

Монастырь Сантиссима-Аннунциата, называемый Ле Мурате

10 октября 1587

Пять с половиной лет спустя

Она растянула грубую ткань поверх кадушки с замоченным для стирки бельем и тщательно привязала ее к каждому из шести колец, развешенных вдоль кромки. Руки ее были красными и потрескавшимися, костяшки пальцев опухли. Когда ткань была прикреплена, она выгребла из корзины золу и рассыпала ее поверх нее. Затем зачерпнула полный ковш кипятка из котла и вылила его в золу. Кипяток вымывал щелок, тот пропитывал плотные простыни и постепенно стекал на дно кадушки. Затем нужно было открыть пробку и опять собрать воду в железный котел. Этот котел был таким тяжелым, что от него целыми днями болела спина. Но никому не было до этого дела, да и сама Кьяра за долгие годы свыклась со своим занятием. Потом собранную воду надо было греть снова и снова проливать ее насквозь…

И это был только этап замачивания. Потом нужно было еще намыливать и полоскать, и…

— Кьяра!

Она слышала голос, но работа была сделана лишь наполовину, поэтому отвлекаться было не с руки. Вода, пар, горький запах щелока, боль в спине и плечах — все это приглушало голоса.

— Кьяра, остановись на мгновение, дорогая. Это важно.

Кьяра сгребла совком еще золы.

Залаяла собака, это был хорошо знакомый, хриплый лай гончей.

Виви.

Она швырнула пепел обратно в корзину и обернулась.

Там была Виви, и рядом с ней стояла донна Химена, дорогая донна Химена. На ней был белый повой с вуалью и простая темная хламида, которую носили послушницы монастыря Ле Мурате. Но за все эти годы Кьяра так и не смогла приучить себя называть ее сестрой Хименой. Для нее она все так же оставалась донной Хименой. Она была чуть ли не единственным человеком во всем монастыре, кто вообще говорил с Кьярой. Монахини обычно хранили молчание, а другие послушницы и служанки делали в сторону Кьяры знаки от сглаза, проходя мимо.

— Пойдем-ка прогуляемся со мной в часовню, — сказала донна Химена.

— Вы нарушаете молчание.

Ежедневное послушание монахинь, заведенный распорядок дня, обозначенный звоном колоколов, помогал Кьяре направлять свои мысли. Колокола позволяли ей не думать о своей усталости и печали, будто она пробыла в Ле Мурате сто лет вместо… А сколько на самом деле прошло времени? Четыре года, пять? Кьяра уже потеряла счет.

— Настоятельница разрешила мне поговорить с тобой.

— Мне еще нужно выскрести пол в кладовой, когда я закончу здесь, и все это надо успеть до ужина.

— Полы и до завтра подождут. Пойдем.

Кьяра отложила совок и вынула пробку из кадушки. Щелок сам собой вытечет в котел. Она развязала фартук для стирки и сняла его. Сама она не носила ни монашеской хламиды, ни вуали, поскольку не была послушницей, ни даже служанкой — поденщицей. Ее держали в монастыре просто из милосердия. Кьяра носила старое шерстяное платье с дюжиной заплаток, фартук и чепец, прикрывавший остатки ее волос.

Вместе с донной Хименой она вошла в крытую галерею. Воздух был чист и прохладен. Некоторое время они просто шли, не разговаривая. Беломордая Виви с гордым видом трусила рядом с ними.

Кьяра не помнила, как обрезали ее волосы. Об этом ей рассказала донна Химена. Их подстригли в первые дни в Ле Мурате, поскольку она бредила в лихорадке, а всем известно, что верное средство от безумия — это как можно короче состричь волосы, для того чтобы прикладывать к голове припарки из валериановых листьев.