Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

— К тому же и впрямь ли это несчастье?.. — продолжал его земляк. — Ты без труда найдешь другую девушку, такую же знатную и красивее Клотильды!.. Госпожа де Серизи женит тебя из чувства мести, она не выносит де Гранлье, которые не пожелали ни разу принять ее у себя; у нее есть племянница, молоденькая Клеманс дю Рувр…

— Дорогой друг, со времени нашего последнего ужина у нас размолвка с госпожой де Серизи; она видела меня в ложе Эстер, сделала мне сцену, а я не стал ее разуверять.

— Когда женщине за сорок лет, она не ссорится надолго с таким красивым молодым человеком, как ты, — сказал Растиньяк. — Я немного знаком с этими закатами… они длятся десять минут на горизонте и десять лет в сердце женщины.

— Вот уже неделя, как я жду от нее письма.

— Пойди к ней!

— Теперь, конечно, придется.

— Будешь ли ты, по крайней мере, у Валь-Нобль? Ее набоб дает Нусингену ответный ужин.

— Я знаю и буду, — сказал Люсьен серьезно.

На другой день после того, как он убедился в своем несчастье, о чем было тотчас же доложено Карлосу, Люсьен появился с Растиньяком и Нусингеном у мнимого набоба.

В полночь бывшая столовая Эстер вместила почти всех действующих лиц этой драмы, смысл которой, скрытый в самом русле этих существований, подобных бурным потокам, был известен лишь Эстер, Люсьену, Пераду, мулату Контансону и Паккару, явившемуся прислуживать своей госпоже. Азия была призвана госпожой дю Валь-Нобль, без ведома Перада и Контансона, помогать ее кухарке. Садясь за стол, Перад, давший госпоже дю Валь-Нобль пятьсот франков, чтобы ужин вышел на славу, нашел в своей салфетке клочок бумаги, на котором прочел написанные карандашом следующие слова: «Десять дней истекают в ту минуту, когда вы садитесь за стол». Он передал бумажку Контансону, стоявшему за его стулом, сказав по-английски: «Не ты ли это всунул сюда?» Контансон прочел при свете свечи это Мене, Текел, Фарес и положил бумажку в карман, но он знал, как трудно установить автора по почерку, в особенности если фраза написана карандашом и прописными буквами, то есть начертана, так сказать, математически, поскольку прописные буквы состоят лишь из кривых и прямых, по которым невозможно различить навыки руки, столь очевидные в так называемой скорописи.

Ужин проходил невесело. Перад был явно встревожен. Из молодых прожигателей жизни, умевших оживить трапезу, тут находились только Люсьен и Растиньяк. Люсьен был грустен и задумчив. Растиньяк, проигравший перед ужином две тысячи франков, пил и ел, думая только о том, чтобы отыграться после ужина. Три женщины, удивленные их необычной сдержанностью, переглядывались. Скука лишила вкуса все яства. Ужины, как театральные пьесы и книги, имеют свои удачи и неудачи. В конце ужина подали мороженое, так называемый пломбир. Все знают, что этот сорт мороженого содержит мелкие засахаренные плоды, чрезвычайно нежные, расположенные на поверхности мороженого, которое подается в бокале и не притязает на пирамидальную форму. Мороженое было заказано госпожою дю Валь-Нобль у Тортони, знаменитое заведение которого находится на углу улицы Тетбу и бульвара. Кухарка вызвала мулата, чтобы уплатить по счету кондитера. Контансон, которому требование посыльного показалось подозрительным, спустился и озадачил посыльного вопросом: «Вы, стало быть, не от Тортони?..» — и тотчас же побежал наверх. Но Паккар уже воспользовался его отсутствием и успел обнести гостей мороженым. Мулат еще не дошел до двери квартиры, как один из агентов, наблюдавший за улицей Муано, крикнул ему снизу: «Номер двадцать семь!»

— Что случилось? — откликнулся Контансон, мигом оказавшийся на нижних ступенях лестницы.

— Скажите папаше, что его дочь вернулась. Но в каком состоянии, милостивый Боже. Пусть он спешит, она при смерти.

В ту минуту, когда Контансон входил в столовую, старик Перад, сильно подвыпивший, как раз глотал маленькую вишню из пломбира. Пили за здоровье госпожи дю Валь-Нобль. Набоб наполнил свой стакан вином, так называемым констанским, и осушил его. Как ни был взволнован Контансон известием, которое он нес Пераду, войдя в столовую, заметил, с каким глубоким вниманием Паккар глядел на набоба. Глаза лакея госпожи де Шампи походили на два неподвижных огонька. Несмотря на всю важность наблюдения, сделанного мулатом, он не мог медлить и наклонился к своему господину в ту самую минуту, когда Перад ставил пустой стакан на стол.

— Лидия дома, — сказал Контансон, — и в очень тяжелом состоянии.

Перад отпустил самое французское из всех французских ругательств с таким резким южным акцентом, что на лицах гостей изобразилось глубокое удивление. Заметив свой промах, Перад признался в своем переодевании, сказав Контансону на чистейшем французском языке: «Найди фиакр!.. Надо убираться отсюда!»

Все встали из-за стола.

— Кто же вы такой? — вскричал Люсьен.

— Та, кто ви такой? — сказал барон.

— Бисиу уверял меня, что вы умеете изображать англичан лучше его, но я не хотел ему верить, — сказал Растиньяк.