Блеск и нищета куртизанок. Евгения Гранде. Лилия долины

— А сюда кто-то пожаловал! — сказал Куртуа, услышав шум экипажа, въезжавшего в ворота. — Судя по грохоту, надо полагать, что гость из наших мест.

— Должно быть, Постэль с женой вздумали со мной посоветоваться, — сказал доктор.

— Нет, — сказал Куртуа, — экипаж подъехал со стороны Манля.

— Зударынь, — сказал Кольб (рослый, толстый эльзасец), — атфокат ис Париж просит кофорить с каспатин.

— Адвокат!.. — вскричал Сешар. — Это слово вызывает у меня колики.

— Благодарю, — сказал мэр Марсака, по фамилии Кашан, бывший двадцать пять лет адвокатом в Ангулеме; в свое время ему было поручено преследовать судом Сешара.

— Мой бедный Давид неисправим! Он всегда такой рассеянный! — сказала Ева, улыбаясь…

— Адвокат из Парижа? — удивился Куртуа. — Стало быть, у вас есть дела в Париже?

— О нет! — сказала Ева.

— У вас там брат, — улыбнувшись, заметил Куртуа.

— Берегитесь, как бы тут не замешалось наследство папаши Сешара, — сказал Кашан. — Старик не гнушался и темных дел!..

Войдя, Корантен и Дервиль раскланялись с присутствующими и, назвав свои имена, попросили разрешения поговорить наедине с госпожой Сешар и ее мужем.

— Охотно, — сказал Сешар. — Но по какому делу?

— Исключительно по поводу наследства вашего отца, — отвечал Корантен.

— Позвольте тогда господину мэру, бывшему адвокату в Ангулеме, присутствовать при нашей беседе.

— Господин Дервиль?.. — сказал Кашан, глядя на Корантена.

— Нет, сударь, вот он, — отвечал Корантен, указывая на адвоката; тот поклонился.

— Но мы в своей семье, — продолжал Сешар, — мы ничего не скрываем от наших соседей, нам нет надобности уединяться в моем кабинете, где к тому же и не топлено… Наша жизнь вся как на ладони…

— Зато в жизни вашего отца, сударь, — сказал Корантен, — были кое-какие тайны; возможно, вы не очень охотно предали бы их огласке…

— Что-нибудь такое, чего мы должны стыдиться?.. — испуганно сказала Ева.

— О нет! Грешки молодости!.. — сказал Корантен, с превеликим хладнокровием расставляя одну из тысячи своих ловушек. — Ваш отец подарил вам старшего брата…

— Ах, старый Медведь! — вскричал Куртуа. — Видно, он вас совсем не любил, господин Сешар, и вот что приберег для вас, притворщик… Эге! Я теперь понимаю, что он думал, когда говорил: «Дайте только мне лечь в землю, еще не то увидите!..»

— Не беспокойтесь, сударь, — сказал Корантен Сешару, искоса поглядывая на Еву.

— Брата! — вскричал доктор. — Вот ваше наследство и раскололось надвое!..

Дервиль делал вид, что рассматривает прекрасные гравюры без подписей, вправленные в деревянную обшивку стен гостиной.

— Не беспокойтесь, сударыня, — сказал Корантен, заметив встревоженное выражение красивого лица госпожи Сешар. — Речь идет только о побочном сыне. Права незаконнорожденного отнюдь не равны правам законного наследника. Этот сын господина Сешара находится в крайней нищете, он имеет право на некоторую сумму ввиду солидности наследства… Миллионы, оставленные вашим отцом… — При слове миллионы в гостиной все так и ахнули. Теперь Дервиль уже не занимался гравюрами.

— Папаша Сешар? Миллионы? — воскликнул толстяк Куртуа. — Кто вам это сказал? Какой-нибудь крестьянин?

— Сударь, — сказал Кашан, — вы не чиновник казначейства, стало быть, с вами можно говорить откровенно…

— Будьте покойны, — сказал Корантен, — даю вам честное слово, что я не чиновник палаты государственных имуществ.

Кашан, подав знак, призывающий общество к молчанию, не мог скрыть своего удовлетворения.

— Сударь, — продолжал Корантен, — пусть даже речь идет только об одном миллионе, но и тогда доля, причитающаяся внебрачному ребенку, достаточно велика. Мы приехали не затем, чтобы затевать процесс; напротив, мы хотим покончить дело миром: дайте нам сто тысяч франков — мы этим удовлетворимся…

— Сто тысяч франков! — вскричал Кашан, не дав Корантену договорить. — Но, сударь, папаша Сешар оставил двадцать арпанов виноградника, пять маленьких ферм, десять арпанов под лугами в Марсаке, и ни сантима сверх этого…

— Господин Кашан! — воскликнул Давид Сешар, вмешиваясь в их разговор. — Ни за что на свете я не допущу обмана, и меньше всего в денежных делах… Господа, — сказал он, обращаясь к Корантену и Дервилю, — мой отец, кроме недвижимости, нам оставил… — (Куртуа и Кашан, подавая знаки Сешару, трудились напрасно, он их не слушал), — триста тысяч франков, что увеличивает наше наследство примерно до пятисот тысяч франков.

— Господин Кашан, — сказала Ева Сешар, — какую часть закон уделяет побочному ребенку?

— Сударыня, — сказал Корантен, — мы не дикари. Единственная наша просьба к вам: поклянитесь в присутствии этих господ в том, что вы не получили более ста тысяч экю серебром по наследству от вашего свекра, и мы отлично сговоримся…

— Дайте прежде честное слово, — сказал бывший ангулемский адвокат Дервилю, — что вы действительно адвокат.