Блеск минувших дней

«Вам необходимо знать: если он погибнет во время этой кампании, я прикажу вас убить».

«Меня? – Мой голос взлетел вверх так высоко, что мне стало неловко. – Почему же… что я могу?..»

И она мне дала ответ. Я представлял Серессу той весной. Змеиное гнездо, так она нас назвала.

* * *

Фолько точно знал, куда направлялся, когда они двинулись на запад после быстрой и успешной кампании у Россо. По мнению его кузена Альдо, который был с ним большую часть их жизни, Фолько всегда знал, что ему делать во время войны.

Слух об этом ходил еще с их общего детства, якобы Альдо в действительности – сводный брат своего командира, еще один сын отца Фолько (который оставил множество детей в разных местах Батиары).

Никто ничего не знал наверняка, и теперь уже это вряд ли имело значение. Альдо готов был умереть за своего командира, неважно, кузена или брата.

Альдо Чино был одним из тех редких людей, которые точно знают свои сильные стороны и границы своих возможностей. Он понимал, что его положение рядом с Фолько все эти годы идеально ему соответствовало, и считал, что Джад благосклонно посмотрел на него, когда он родился. Поэтому Альдо был крайне набожным человеком, хотя в те времена любовь к Богу часто приходила к облеченным властью людям только в конце жизни, когда они начинали думать о смерти и о том, что ждет их после нее.

Альдо следил, чтобы кузен по возможности молился на рассвете и на закате. В Акорси этим занимался дворцовый священник, но в походе, на марше или перед боем Альдо брал эту обязанность на себя. Он всегда молился за душу Ванетты Чино, которую когда-то любил, и старался, чтобы ее брат его услышал и сделал то же самое.

Утром братья помолились перед тем, как расположить их огромную армию на позиции там, где дорога, ведущая на юго-запад, пересекалась с дорогой, идущей из Ремиджио. Возле перекрестка двух главных дорог стояла большая святая обитель; Альдо видел ее стены, когда они проходили мимо, – купол святилища, дым, поднимающийся из труб в прохладный день, который уносил легкий ветер.

Конечно, это место он и его кузен очень хорошо знали еще с давних времен. Альдо смотрел на реку с южной стороны и на лес с северной, и в нем тоже оживали воспоминания. Он помнил, как пробирался по этому лесу ночью вместе с восемью сотнями воинов. У него с ним были связаны собственные страхи и свой гнев, которые не утихали очень долго. Наверное, чувства Фолько были гораздо острее и сильнее, вот почему они снова здесь.

Альдо приступил к развертыванию войск. Отлично зная, чего хочет кузен, он отделил три тысячи кавалеристов под командованием Джана (Джан был прекрасным командиром) и дал им точные указания: отправиться на юг, перейти вброд реку, пересечь другую дорогу, проехать по только что сжатым полям, чтобы их не заметили. Да, они уничтожат эти поля, но армии так всегда поступают. Фермеров и их работников нигде не было видно. Предусмотрительно с их стороны, подумал Альдо.

Он следил за всадниками Джана, пока они не исчезли за холмами. Фолько помнил эту гряду и указал именно на нее. Альдо вернулся к кузену, который тоже следил за всадниками.

– Что теперь? – спросил его Альдо.

– Теперь ждать недолго, – ответил тот. – Вероятно, сегодня, если нет – завтра, я думаю. Он будет здесь.

Альдо понял, что Фолько настроен убивать. Он жаждал сражения, что было для него не характерно. Это из-за племянницы, из-за того известия, которое они получили у Россо.

Альдо хотелось сказать, что смерть Адрии не имеет никакого отношения ни к Фолько, ни к тому, что он позволил ей на время стать одной из них (по ее собственному желанию). Что события в Мачере стали результатом предательства, только его, ну еще, отчасти, невнимательности ее отца и, вероятно, ее собственной безрассудной храбрости (впрочем, нет, этого он не сказал бы).

Как бы там ни было, все это никак не связано с тем, что делал Фолько или что Адрия делала для него.

Это не имело значения. Смерть есть смерть, Фолько горевал, они находились там, где находились, и Теобальдо Монтикола приближался.

Альдо ненавидел Монтиколу ди Ремиджио. Возможно, даже больше, чем его кузен.

* * *

Мне действительно казалось странным, что Монтикола так спешит на Запад.

Весна еще только начиналась, и, несомненно, он бы еще успел попасть внутрь Бискио до того, как явится какое-нибудь войско, чтобы осадить город. Возможно, думал я, Монтикола хочет попытаться отрезать ту меньшую часть армии Фиренты, которая везет артиллерию? Но тогда он должен был бы выслать вперед кавалерию, а не ограничивать ее скорость пехотой и повозками.

Я смирился с тем, что не понимаю его, а просто присутствую.

Почему я должен понимать военные действия? – думал я. И хочу ли я их понимать?

Однако я этого хотел, в каком-то смысле. Война, и тогда, и теперь (столько лет спустя), – это театр, в котором мужчины играют свои роли, проверяют себя; это способ продвижения вперед в этом мире, сквозь него. По трупам других людей, конечно, – но никто из нас не был рожден в такое время, которое гарантирует мир и красивую жизнь.