Блеск минувших дней

Я не посмел нанести удар его коню, хотя это было возможно с той стороны, где я находился, – приблизиться и ранить коня в бедро, а потом обогнать, когда он споткнется. Только вот я был совершенно уверен: в отличие от Коллючо, который мог бы совершенно безнаказанно разрезать меня на кусочки и бросить мертвым на том лугу, никому не известный молодой человек был бы тут же убит, реши он ранить коня офицера правителя Ремиджио. Гуарино рассказывал некоторым из нас о рассуждениях древних философов по поводу правосудия у людей.

Их рассуждения, их правосудие имели очень отдаленное отношение к этой скачке.

С другой стороны, я мог сделать так, чтобы скачущий впереди человек решил, будто я могу пырнуть кинжалом его коня, а мы сейчас находились далеко от наблюдателей на дороге и галопом поднимались по холму в направлении дерева, где должны были повернуть обратно.

Если ты холоден в гневе, это может оказаться полезным. Я принял решение. Крикнул Джилу, шлепнул его ладонью, и он послушался, приблизился слева к моему сопернику. Правой рукой я обнажил свой кинжал и позволил Коллючо увидеть его, когда тот быстро оглянулся.

– Я прикончу тебя, мерзавец, если ты хотя бы прикоснешься к моему!.. – зарычал было он, но тотчас умолк, когда я сделал настоящий ход. Коллючо отпрянул влево и снизил скорость, чтобы напасть на меня, если я подъеду ближе.

Я был готов к этому, и у меня был хороший конь. Я слегка осадил Джила, потом сильно ударил по шее слева, и мы обошли чужого коня – с другой стороны, справа. Коллючо в это время еще поворачивался не в ту сторону, готовился ударить меня кинжалом, если я окажусь слишком близко.

Я миновал его раньше, чем он сумел развернуться. Услышав проклятье и заметив рубящий взмах его кинжала, я наклонился как можно дальше вправо в седле, крепко держась, и в следующий миг наши кони уже разошлись. Мы с Джилом обогнули дерево, обогнули по широкой дуге, и это было хорошо – поворот получился более плавным, более легким.

Я уже мчался вниз по клону, когда Коллючо еще только огибал дерево, туго натягивая поводья, слишком близко от ствола.

Помню, он кричал, что убьет меня, все время, пока мы скакали вниз, к дороге. Я вложил кинжал в ножны задолго до того, как мы вернулись, и пересек дорогу слева от Монтиколы, как он велел. Сбавил скорость, похлопал Джила по шее, пустил его шагом. Прошептал ему на ухо, что он – мой самый любимый, и в тот момент это была правда. Выпрямился в седле и остановился возле правителя Ремиджио.

– Ваши солдаты убивают тех, кто победил их в гонке, мой господин? С вашего одобрения?

Какое-то мгновение выражение его лица оставалось серьезным. Потом он ухмыльнулся.

– Обычно нет, – ответил герцог. – Хотя такое случалось. Коллючо, успокойся.

К тому моменту тот уже был рядом с нами.

– Мой господин! – закричал капитан. – Он собирался…

– Куда собирался?

– Пырнуть кинжалом! Моего коня!

– Неужели?

– Мой господин!

Капитан был багровым от ярости. Он бы действительно убил меня в тот день, в этом я не сомневался. Не каждый холоден в гневе.

– Я вижу, ты и сам обнажил кинжал. Для самообороны?

Голос Монтиколы звучал мягко, и тем не менее его тон внушал страх.

– Чтобы… чтобы защитить одного из наших коней, – ответил Коллючо.

«Наших». Умный ход, подумал я.

Это ему не помогло.

– Правда? Кажется, я видел, как ты сделал в его сторону выпад, когда он проехал мимо тебя у дерева.

– За оскорбление, мой господин! Он оскорбил нас всех.

Воцарилось молчание. Я чувствовал дуновение ветерка.

– Я не чувствую себя оскорбленным, – произнес Теобальдо Монтикола ди Ремиджио.

Женщина, которую, как я потом узнал, звали Джиневра делла Валле и которая вскоре после этого была изображена на одном из самых знаменитых портретов нашего времени, громко рассмеялась в утреннем свете, открыв длинную шею, – художник наверняка был в восторге от этой шеи.

Я позволил себе бросить на женщину лишь короткий взгляд. Сейчас Монтикола был важнее всего. Он задумчиво смотрел на меня, потом сказал:

– Коллючо, слезай с коня, он принадлежит ему. Седло оставь себе.

– У меня нет желания лишать ваш отряд боевого коня, мой господин. Я хотел только мирно проехать мимо.

– Понимаю, но пари было заключено. – Он смотрел все так же задумчиво.

Монтикола был прав. Было бы позором для его отряда и для него не выплатить долг.

Я сказал:

– Буду рад принять справедливую компенсацию, а коня оставьте капитану.

Он бросил взгляд на Коллючо, который даже не спешился, – вид у того был ошеломленный. Меня это не сильно расстроило.

Монтикола объявил:

– У него с собой нет такой большой суммы денег, чтобы заплатить за хорошего коня. У меня – есть. Я ему дам взаймы. Он сохранит своего коня и отдаст мне долг, когда мы вернемся домой. Решено. – Он повернулся к другому всаднику, державшемуся у второй повозки: – Достань из сундука сорок сералей для этого человека.

Сорок? У меня вдруг оказалась огромная сумма денег.

Монтикола улыбнулся мне:

– Где вы научились так ездить верхом?

Не было причин скрывать это от него.

– Мне повезло, я много лет посещал школу в Авенье. Верховая езда входила в обучение, и я очень ею увлекался.