Блеск минувших дней

Но когда Джиневра стояла рядом с Теобальдо (им отвели сидячие места, подобающие правителю Ремиджио, но сейчас все вскочили на ноги), она думала только о треке и о женщине, которая скачет на лошади, о женщине, на которую они поставили столько денег, в том числе – вырученных за ее драгоценности.

Джиневра делла Валле пролежала без сна большую часть ночи, после того как доставила удовольствие в любви Теобальдо и себе. Она боялась уснуть, потому что знала, что ей приснится будущее, в котором они поженятся, их сыновей признают законными, ее старшего сына назовут наследником Теобальдо и…

И это означало бы, что нынешний наследник возлюбленного, его старший сын, должен погибнуть на Востоке, в Сарантии, но Джиневра не должна этого желать или мечтать о таком, ведь это опасно для ее души.

Сейчас же она не думала об этом, стоя в орущей толпе, глядя на другую женщину и слыша, как Теобальдо громко восхищается ею. Джиневра не чувствовала зависти или опасений. Она не сомневалась в его любви, ей только необходимо было выйти за него замуж.

Ее тоже охватило возбуждение, хоть она не понимала этих скачек, и почему наездникам разрешают бить друг друга дубинками, а также почему Теобальдо и тот молодой человек, которого они подобрали по пути сюда, криками пытаются предостеречь девушку, пока две лошади – одна их них девушки – несутся к тому месту, где они стоят, у первого поворота за линией старта. Он имел название, этот поворот, очевидно, он был важным и опасным.

– Он ее загнал в ловушку! Да сгноит Джад его душу! – услышала Джиневра крик любимого.

В его голосе звучала ярость и боль. Он редко так открыто выдает свои чувства. Тут дело не только в ставке и деньгах, подумала она, не только в том, чтобы досадить Фолько д’Акорси.

Шум окружающей ее толпы походил на оглушительные раскаты грома. От него содрогался мир. Темно-рыжие волосы женщины струились по ветру у нее за спиной. Это неправильно, даже неприлично, но выглядит очень красиво, подумала Джиневра.

– А может, и нет! – услышала она крик Гвиданио Черры.

Теобальдо называл его детским именем Данино. Он проделывал это с другими мужчинами, утверждая свое превосходство. Но Джиневра видела, как он бросил быстрый взгляд на молодого человека, которому позволили стоять вместе с ними, потому что это он – Гвиданио, Данио, Данино – принес им сведения о женщине-наезднице, которые могли принести им много денег.

Или не принести.

* * *

Я и по сей день не знаю, что, по моим представлениям, могло произойти, почему я выкрикнул эти слова, когда две лошади приблизились к повороту. Почему я отрицал то, что мы видели: Адрия в ловушке и приближается к смертельно опасной части трека.

Потому что Монтикола был прав: наездник района Башня действительно загнал ее в ловушку. Но я все равно выкрикнул эти слова, до предела напрягая голос, полный страстного желания. Возможно, я желал, чтобы это было так. Возможно, я хотел, чтобы Джад меня услышал там, за солнцем, пока Адрия мчится по направлению к нам и к стене.

* * *

– Священный Джад, бог света, что она делает? – завопил Антенами Сарди, резко вскидывая обе руки. Он не знал, что еще с ними делать.

* * *

Именно ее отец, герцог Ариманно, человек, настолько подготовленный к жизни, что по сравнению с ним Фолько выглядел импульсивным и беспечным, однажды сказал ей – они тогда куда-то ехали верхом, ей было лет четырнадцать: «Всегда старайся иметь что-нибудь про запас, дочь. Где бы ты ни была, что бы ни делала. Всегда можно изменить плохую ситуацию в свою пользу».

Это не плохая ситуация, а прямо катастрофа, но суть та же. Ее собираются заставить врезаться в стену на повороте Фонтена. Ее левая нога – раненая нога – ударится о стену первой, но речь не о старой ране. Если они врежутся в стену с такой силой, на полном скаку, Саврадия упадет, и Адрия может тут погибнуть.

У нее есть в запасе одно средство – не самое надежное, но она больше ничего не может придумать. Ей приходит в голову, что так гораздо проще, когда у тебя всего один способ, пусть даже очень ненадежный. А она в самом деле хорошая наездница. И еще – сложная мысль – она все же дочь своего отца и, по-видимому, всегда ею будет, как бы далеко от дома ни уехала, как бы упорно ни старалась быть кем-то другим, а не членом семьи Риполи из Мачеры.

Потому что, оставшись одна на треке, она разучивала этот трюк вместе с конем.

Конец прямого участка. Это должно произойти прямо сейчас. Это нельзя проделать, когда они войдут в поворот. Адрия молится, правда молится – какой глупец не молился бы в такой ситуации?

Она отбрасывает прочь дубинку. Ей нужны обе руки.