Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

Роуз встала с кровати и прошлась по комнате. Потом подошла к кровати и уставилась на меня тяжелым взглядом — ну ни дать ни взять томная красотка с журнальной обложки. Она едва заметно дрожала.

Наступило тягостное молчание. Закрыв глаза, я сказал как ни в чем не бывало:

— Я все купил по списку. Вот отдохну немного и пойдем разгрузимся. Новые пластинки, которые ты просила, газеты, журналы. Я потратил 419 долларов 67 центов. Сдача у меня в бумажнике. Я тебе даже мороженого купил.

Она размахнулась, чтобы ударить меня по щеке, но я поймал ее ладонь.

— Перестань вести себя так, точно ты мой наемный слуга! — крикнула Роуз.

Я притянул ее к себе.

— А разве ты ко мне относишься не как к слуге?

Она снова заплакала, прижимаясь ко мне всем своим горячим мягким соблазнительным телом, обнимала и шептала мое имя.

— Мики, мне даже страшно говорить об этом!

— Милая, тут только мы с тобой — и больше никого. Давай поговорим и вместе все обмозгуем. Я должен все знать — если ты хочешь, чтобы между нами все было так, как… ты сказала.

Роуз как-то вся обмякла, точно умерла. Потом я услышал, как она шумно набрала полные легкие воздуха, села рядом со мной и проговорила:

— Ладно, все равно рано или поздно пришлось бы тебе все рассказать. Ты прав: мне надо полностью доверять тебе. Дай мне, пожалуйста, сигарету, и я тебе расскажу… все, от начала и до конца.

5

— В Филадельфии я оказалась совсем на мели. Без гроша в кармане и двести долгу. Наконец я нашла себе работенку стриптизерши в одном ночном клубе. Тот еще клубешник! Занюханная забегаловка на пять или семь столиков, вечно поддатый пианист — поддатый или накуренный, он витал в заоблачных высях еще до запуска первого русского спутника! Готовилась я к выступлениям в комнатке менеджера. В конце первой недели он рассчитался со мной просроченным чеком, и мы заключили уговор: я стриптизую только по выходным, а по рабочим дням стою за стойкой. Оплата наликом каждый вечер. С учетом чаевых я зашибала приличную сумму — около стольника в неделю. Я решила отсидеть в этом баре пару-тройку месяцев, пока не разделаюсь с долгами. А в клубе дела пошли в гору. Те, кто видели мой стрип-номер, стали приводить друзей. Мужики торчали просто от того, что я подаю им спиртное. Ну сам знаешь, как оно бывает в таких заведениях: мужики глазеют на красивую бабу, перешептываются, глазами так и сверлят…

Владелец бара просил меня надевать платье с глубоким вырезом и голыми плечами, чтобы клиенты могли заглядывать за вырез, когда я наклонялась над столиками и ставила выпивку. Но вот беда — бар находился прямо напротив входной двери, и недели не прошло, как меня продуло на сквозняке. А пока я болела, моего хозяина лишили лицензии на кабаре. Словом, мне опять по новой пришлось искать себе работу. Да вот только я здорово сдала за время болезни, еле на ногах стояла, да еще и переехала в клоповник. Меня пришел проведать Йозеф — ему одному, видать, было дело до моего здоровья. Он нанял врача и…

— А кто такой Джозеф?

— Не Джозеф, а Йозеф. Йозеф Фодор. Мужик один был такой, лет сорока пяти — пятидесяти…

— Почему был?

Роуз бросила на меня раздраженный взгляд.

— Был, и все. Здоровый был мужик, как шкаф. Тихоня с огроменной башкой и седыми патлами торчком. Один глаз у него был какой-то странный — потом я узнала, что этот глаз ему выбили, и он вставил стекляшку. Это был иностранец, который каждый вечер заявлялся в наш бар, попивал винцо и разглядывал завсегдатаев. Он курил как паровоз — одну за одной, вставлял сигареты в золотой мундштук. Носил он европейский костюм, пальто на поясе и тяжелые башмаки. Он, когда приходил, только кивал мне и в конце оставлял доллар на чай. Потому-то я так и удивилась, когда он пришел меня навестить. Но он вообще частенько удивлял меня. Однажды он сел за пианино и стал играть — прямо концерт отгрохал. А когда кто-то из наших пьянчуг заказал ему джазуху, он отмочил такую пьеску — закачаешься! Но потом, сколько бы его ни просили, он больше не играл — ни разу.