И хотя Мережковский, подобно Л.И. Шестову и многим экзистенциалистам, преувеличивает состояние душевной неустойчивости и раздвоенности, болезненности и тревоги, которое скорее свойственно не автору “Мыслей”, а условному типу сознания в них, теряющему привычное равнодушие и безразличие к главным вопросам бытия и обретающему в плодотворном отчаянии необходимую ступень для перехода к духовной цельности, радости и покою в жизни “с Богом”, он тем не менее, вполне закономерно и справедливо отмечает, что антропологическая аналитика занимает центральное место в “Апологии христианской религии”. Сочувственно цитируя слова Ф. Мориака (“Паскаль проходит всего человека, чтобы дойти до Бога”), он заключает, что защита христианства в “Апологии…” начинается с Антропологии, человековедения, всепроницающего анализа душевно-духовного пауперизма и немощи, прикрываемых бутафорскими регалиями социальной иерархии и привычной повседневностью, в “сверхъестественном сне” во время которого человек теряет ощущение и понимание своего истинного положения между двумя бесконечностями, между вечностью и небытием. Паскаль, переносит акцент Мережковский с “автора” на “читателя” (уже в большем соответствии с подлинным замыслом “Апологии…”), страшится разрушить этот сон, расколдовать чудовищную плененность людей ничтожнейшими вещами и такую же их нечувствительность к понятиям самым важным, дабы они смогли проникнуться пониманием собственной нищеты, без чего нельзя осознать и собственное величие, а также подобные процессы, происходящие в обществах, народах, государствах. Французский мыслитель, подчеркивает русский писатель, раскрывает ложь и бессмыслицу не только человеческих законов или собственности. “Так же ложное соединение людей – государство, когда оно делается единственной, последней и высшей целью, когда “Град человеческий” (Civitas hominum), по св. Августину, становится на место “Града Божия” (Civitas Dei), Церкви, – Паскаль обличает и ложное знание, когда оно, делаясь тоже последней и высшей истиной, становится на место религии”.
Мережковский подчеркивает что внешнее знание с точки зрения Паскаля не спасает от духовного невежества и внутреннего, “утешающего в дни печали” состояния. Ярким и выразительным представителем первого является Р. Декарт. «Слишком ясно предчувствует Паскаль, что Декарт будет отцом всего внешнего, механического, людей от Бога уводящего знания, чтобы его “простить” и даже быть к нему справедливым. Слишком хорошо знает Паскаль, что нет ничего бесстрастнее, беспощаднее механики; нет ничего противоположнее живому, любящему и страдающему сердцу человека. Декарт для Паскаля – воплощенный демон Геометрии, самый холодный из всех демонов, вечно искушающий Бездною…»
Другое дело – внутреннее и более необходимое человеку знание. Проникая в самые сокровенные, никем до него не исследованные глубины души человеческой, Паскаль находит в них как бы развалины царственного величия – соединение нищеты и величия, животного и духовного, всеобъемлющей мысли и подчиненности любой “прихоти” природы. В качестве выразительного примера “антиномического”, “противоположно-согласного” осмысления человека как “мыслящего тростника” Мережковский приводит следующее высказывание Паскаля: “О, какая химера человек, какое чудовище, какой хаос, какое противоречие, какое чудо! Мудрый судия всего, бессмысленный червь; хранитель истины, помойная яма лжи; слава и отребье вселенной (…) Смирись же, гордый разум; молчи бессмысленная природа; познайте, что человек бесконечно превосходит человека… Слушайте Бога!”
Главным методологическим достижением Паскаля Мережковский считает перенос религиозного познания из “разума” в “сердце” (“волю”). Вслед за Л.И. Шестовым он утверждает, что в этом новом методе Богопознания Паскаль противостоит не только всей западной философии от Аристотеля до Декарта, Спинозы и Канта, но и всей католической Церкви от Фомы Аквинского до Ватиканского собора 1870 года, осудившего тех, кто отрицал, что “при свете естественного человеческого разума бытие Божие достоверно познаваемо”. Именно с помощью этого метода Паскаль “подходит к тому сокровеннейшему и для внешнего знания непостижимейшему, что соединяет Антропологию, Человековедения с