Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

Отечественная война 1812 года оказала большое воздействие на религиозно-нравственные воззрения Батюшкова. В письме Н.И. Гнедичу он отмечал, что события 1812 года заставляли его переосмыслить прежние идеалы, отказаться от былых симпатий: “Ужасные поступки вандалов или французов в Москве и в ее окрестностях, поступки, беспримерные и в самой истории, вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с человечеством”. В разрушительности наполеоновского нашествия Батюшков усмотрел плоды французского Просвещения. Состояние духовного обновления, наглядно проявилось в написанных в 1815 году элегиях “Надежда”, “К другу”, в эссеистических опытах в прозе “О лучших свойствах сердца”, “Нечто о морали, основанный на философии и религии”, где утверждалось, что не философия (“земная мудрость”), а “одна вера созидает мораль незыблемую”. Здесь будет уместно сказать и о философическом очерке “Петрарка”, в котором рефлексия и трагизм итальянского поэта, столь близкие поздней лирике самого Батюшкова, истолкованы им как борение светского и религиозного начал, земных страстей и жажды бессмертия души. Кстати говоря, русскому поэту свойствен обостренный интерес к творчеству, умонастроению и к трагической судьбе (вечное скитальчество, длительная душевная болезнь) другого великого итальянца, Т. Тассо.

Батюшков говорит о собственном, подобном паскалевскому, опыте смены вех, духовного переворота, переоценки главных ценностей, о “новом поприще”, “новом рубеже”, на котором “светилище веры или мудрости” по-новому освещает жизнь и оставляет за собой “предрассудки легкомыслия, суетные надежды и толпу блестящих призраков юности”. Подобно Паскалю, русский поэт рассматривает философию как кратковременный поисковый этап сознания, подлежащий преодолению. Особенно в нашем “печальном веке, в котором человеческая мудрость недостаточна…” Человеческая, то есть философская, мудрость бессильна тогда, когда зло торжествует над невинностью, когда математические расчеты сами себя уничтожают. Она принадлежит веку и обстоятельствам, а искать следует более общие и фундаментальные основания для мышления и действия.

И здесь Батюшков снова выходит на “паскалевский” вывод об изначальной двойственности человеческого бытия, о неискоренимом источнике зла в нем: “Слабость человеческая неизлечима, вопреки стоикам, и все произведения ума его носят отпечаток оной. Признаемся, что смертному нужна мораль, основанная на небесном откровении, ибо она единственно может быть полезна во все времена и при всех случаях: она есть щит и копье доброго человека, которые не ржавеют от времени”.

Паскаль в своих размышлениях заключает, как известно, что человек не ангел и не животное, кто его делает ангелом, делает животным. Человек представляет собой сосуществование ангела и животного, середину между этими двумя крайностями, выйти из которой не дано: “выйти из середины – значит выйти из сферы человеческого”. Логика русского поэта в рассуждениях о двойственности человеческой природы почти буквально совпадает с логикой Паскаля. Человек, пишет Батюшков, есть “создание слабое, доброе, злое и нерассудительное; луч божества, заключенный в прахе” (отсюда тянется нить к тютчевским метафорам, представляющим человека как парадоксальное сочетание “божественного огня” и “ничтожной пыли”). И здесь Батюшков почти прямо цитирует Паскаля, говоря о том, что человек “не ангел… и не чудовище”.