Бляж

— Кстати. Мощный секрет, — поделился Минька. — Роза, чтоб стояла долго — помещается не в обычную воду, а в минеральную. И добавить водки. Немного. Два месяца будет стоять, как живая.

— Тю-тю-тю-тю-тю, — обрадовался Седой. — Пожалуй, стоит опустить в этот благодатный раствор жизненно-важный орган. А водки сколько?

— На глазок.

— Пропорцию бы… Мне на трехлитровый баллон надо.

— А что, в стакан не влезет?

— В дно упрётся, — обрадовался Лёлик.

— Два месяца, говоришь? Дело-дело, — серьезным тоном сказал Седой.

Полежали. Искупались.

Выйдя на берег, Рисовальник отжал бороду и встряхнул по-собачьи головой.

— Такая жарень. Смотри, заведутся в бородище какие ни то.

— Он на кисточки ростит.

— У царей бриться не принято, — пробасил Рисовальник.

— У нас моторист обезьянку себе привез, — хохотнул Седой. — Сдуру. По пьянке. Она на коробке-то всем надоела, хуже не знаю кого. А дома? Без присмотра не оставишь, перевернет, что хорошо лежало. Покоя никогда никому. Один сплошной раздор. Кот и тот из дома от греха подальше ушел. Что кот? Мать его-то самого еле терпит, а тут чудо такое без перьев. Голозадое. Перо, может быть, и есть одно. То, что заместо шила. А живет он с матушкой. То есть, в анкетах пишет «холост». Так матушка его с этим подарком пете в голове дырку лучшее коловорота провертела: нудит да нудит заезженным патефоном: а-а, сам бандера, да еще эту на мою голову! когда, памфлет такой, женишься наконец, мне покой доставишь, скалкой, мялкой и трепалкой вас, паразитов! Ну, знаете, как родные люди? когда вместе подолгу да еще характерец?

— Еще Христос говорил: враги человека — домашние его.

— Ага. Правда. Считайте, ситуация и так революционная в доме, а тут еще и макака до кучи. Короче, чтоб было понятно, мать дома тварь эту категорически не оставляет. Война. Окопы. Того и гляди отравляющий газ пустят. Куда пете деваться? Вот он с вертихвосткой своей на пару и таскался. За хлебом, в кино, пивка попить и по остальным житейским надобностям. Сидит себе мымрина на плече, в ухе у него ковыряет, дети на улице радуются, пальцем показывают.

— Как в анекдоте про Василия Иваныча!

— И никуда ему ее не пристроить. Вроде б, экзотика, а никому не нужна. Ни кот, ни собака, ни птица-попугай. Тебе надо? нет? И мне нет. И пете не надо. Но и не пиджак старый, не выкинешь на помойку. А тут к тому же, такая мудрая штука, цепляет он лобковых вшей, изячно выражаясь. Дело, завсегда ясно, не хитрое. При достаточном желании найти не трудно. Пошаркал в аптеку. Там, как и положено — аспирины да витамин ю, чтоб не было морщинок на максимке. Пришлось как деды в гражданскую. Керосинчиком да дегтем каким-то, что-то достал, в общем, стал себя пользовать. А жрут! Спасайся кто может! Только подпрыгивай. Но и жизнь не остановилась, дальше идет. А дело-то, понимаете ли, летом. Петя на пляж. Подругу эту, естественно, с собой. Завалился под кустиком да на солнышке и задремал. И что ты думаешь? Эта нимфа, пока спал, у сонного, всех дуром и выловила! Как чайку попить. А у него уж и в бровях, мама моя. Я про там и не говорю! И всех как одну. Кривой ручонкой.

— Это ты не про себя? Поразительно цельно рассказываешь.

— Патент брать надо!

— А Маныч, помните, рассказывал, как мужику бубенчики на замок закрыли? — вдруг вспомнил Лёлик.

— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Седой.

Лёлик в лицах и красках пересказал историю страдальца Двадцать Шестого.

— Поучительно, — сказал Седой. — Я наподобие историю знаю. Зашли мы то ли в Лиепаю, то ли в Балтийск. Я тогда еще во вспомогательном флоте на танкере ходил. Сошли на берег. Решили по пивку вдарить. Нашли ханыжник какой-то, туда-сюда, потом залакировали, добавили. Как бывает. В общем, налимонились. И моторист один, давай говорит, я, за ящик пива, на спор, мудя в бочкину дырочку помещу, а потом вытащу.

— В какую бочку?

— Да у нее стояли пустые какие-то бочки за ларьком. Такие же, как из-под масла подсолнечного. Пиво, скорее всего, в них привозили — не знаю. Двухсотлитровые, наверно, какие? Обычные бочки, отверстие под пробку завинчивается.

— Дырка там не велика.