Бляж

Рисовальник не возражает на предоставленное ему внимание и подчеркнутый интерес, хотя другого бы это в момент достало. По-моему, он даже не против, что есть с кем словом перекинуться. На мои дурацкие вопросы он ленивенько басит:

— Художник — это самая одинокая работа. Помешать мне нельзя. Если в твоей работе есть смысл, тебе нельзя помешать. А если можно помешать, значит… То, что тебе мешают, только подтверждает смысл того, чем занимаешься. Важность этого. И непрерывность. А разговор… Что разговор. Разговор с иным тот же червонец.

Разговаривая, Рисовальник занимается своим единоличным делом, не отвлекая взор по сторонам. Он не приставляет ладонь козырьком ко лбу, не смотрит сквозь дырочку в кулаке на манер бинокля и не водит перед собой руками, составив из пальцев рамку, будто провинциальный кинолюбитель. Отвечая мне на вопрос о пренебрежении изображаемым пространством, Рисовальник терпеливо разъясняет свой творческий подход:

— Взглянул разок — и дэ его дела. Об остальном пусть серое вещество заботится. Айвазовский, между прочим, писал в мастерской. Девятый вал с натуры не напишешь. Я по натуре самоудовлетворитель. Мне главное, чтобы физическое удовольствие получать, когда мазок кладешь. Но тут, правда, дифференциал должен включаться. Ощущение. К примеру, когда пудовочку жмешь, первые несколько раз, запас силы еще ого-го, глаза на лоб не лезут, не пукаешь и чувствуешь, что могёшь, а посему приятно тебе и радостно. Примерно так. Если Ощущения нет — можно проще. Подойти к нему из-за угла. Не понравилось, душенька не лежит к подмалевку — остановился. Песенку спел. Я на камушке сижу, ой ли, ой люли. Изменил этот мир. Так как надо. Еще чего добавил. Не глянется и этот эдем — снова соскоблил. И — бесконечно. До так как надо. В рамке — но за рамками.

— Хорошо тебе. Сам себе господин.

— Чем себя заявишь, тем и станешь.

— И всего-то? Легко говорить.

— Трудовой книжки у меня никогда не было. Ни под каким седлом сроду ни ходил, сам себе и отдел кадров и проходная. Чтоб в строители светлого будущего не тащили — имеется ксива с отмазкой, — член профсоюза творческих работников. А для властей с погонами лишь бы печать была. Печать есть — под козырек. Одно только — на собрания долбаные ходить. Так иду и сажусь прямо в президиум. Сущий кунштюк. И хоть бы какая спросила: а вы за каким тут? Много званных, мало избранных. Сидит за столом с скатертью — значит сам «г» между «о». Если тебе до пятидесяти, то ты самый что ни есть представитель молодого подрастающего. Раз, два, а в третий и сами уже зовут. Я как-то сдуру и на пленум местных творцов пошел. Забрался, естественно, в президиум. Сижу со зверской рожей, посмотрим, думаю, на вас исподлобья. Докладчики о достижениях докладают, я, как положено, чертей в разных проекциях рисую, задумался о мелком и великом, тут меня за локоток — что? На трибуну де. Ладно, иду, попробуем вашей водицы из графина — не шартрез ли хлещите? Я академиев ваших не кончал, монументалисты хреновы, зато у меня в кармане письмо Ван Гога брату — ко всем случаям случай. Ван Гога-то вам как, говна собачьи? Уж хлопали, сучье вымя, хлопали жгучему глаголу. А куда денутся? трибуна с серпом и месяцем, с нее что ни скажи — в протокол идет. Естественно, после действа на нечестивый совет повели, на осетров с балыками под исключительный коньяк. Здесь уж их не пляшет — лью в фужер до краев с горкой, а не в рюмашки сопливые. Те, что со мной рядом, и состязаться не посмели, только сопели хором. Ушла их полная радость жизни, так хоть полюбоваться. Затеяли было диспут, как по пьяному делу положено, о жизни да смерти, тут-то мне христос в голову и пошел — я им таких коромыслов навыписывал, они мне без ню-ню рекомендации в Союз дали. Не отходя от селедки с луком. Вот и думаю — идти ли в помазанный ряд с харей пьяной. Или пусть их?

Этого я оценить не могу. Но говорю, чтобы разговор не застаивался:

— А чего бы и не идти?

— Конечно, идти. Ясное дело — идти. Только обленюсь я. Деньга пойдет заразная. Дадут оброк на ильичей. Путевку в дом импотентов, блядву всякому, помидор помидорычу у гамака поддакивать. Так и говном по паркету растечься недолго. Одно в жилу: кисти и краски с распроклятого капитализма завезенные можно купить по-божески. Мастерская с потолками при удачном раскладе. Вот и думаю: расшатать что ли их непросыхающие устои? А как же блажен муж, иже не идет в совет нечестивых?

— Если такие расклады! Чего еще думать? Я бы и думать не думал.

— Думать всегда надо. А то думалка атрофируется. Только тут такая диалектика прёт, что головка морщится.

— Например?

— Люди хотят, чтоб их имели.

— Имели? А именно?

— Именно. Как граф графиню. На подоконничке. Долго, приятно и хорошо. Да кто из нас не прочь отдаться? Обстоятельствам. С приятностью плыть себе по воле волн. И желательно не за «так». Чтоб тебя употребляли, и за это, естественно, приплачивали. А если хочешь «фэ» сделать, целочкой остаться?

— А если для дела? Цель оправдает.

Рисовальник отошел от мольберта, налил из банки, что стояла в ведре с родниковой водой два стакана вина.