Бляж

— Ох, случайности. Это случайности. Было дело, — начал Маныч. — Шел по улице. С дамой сердца. И смотрю, мать честна! навстречу, по другой сторонке, знакомые жены вышагивают. Так они, далековато еще, в перспективе, но встреча неминуема. Бежать, прятаться — я уж кавалер! Куда?! А с законной маячит приятный разговор. И законный раскардаш. Все уходы и неприходы жутко не в мою пользу складываются. И вот тебе случайность. Не в книжке написано, не какой-нибудь мизгирь придумал. Надо же такому случиться, как в песне поется, впереди нас, буквально вот — Пугачева.

— ???!

— Самая заслуженная артистка нашего народа. В таком плаще красном размахаистом, в шляпе — выступает словно пава. И дефилирует парадоксально одна. Бабочка крыльями. Невероятность невероятная, на первый взгляд, если не знать, что зане в нашем тмутраканске гастроль. Я ее марш-броском догоняю, ситуацию быстренько обсказываю, повествую о грандиозных последствиях прихвата. Она, такое дело, посмеялась, чем уже вступила в тайный сговор, тут же я ее под ручку… И рулим уже втроем! оживленно беседуя. И такими перипатетиками цок-цок каблуцок, мимо фарисеев. Они рты пооткрывали, головы мимо резьбы посворачивали… Полная картина жизни.

— А Пугачева?

— Абсолютно наш человек. Простой, нормальный, свой, советский. Можно даже сказать, познакомились. Так, конечно. Не фамильярно. Этим же вечером жене телефонят: «видели твоего!! (Она на меня зырк! типа „с поличным тебя, жоржик“) Плывет, весь с иголочки, наглаженый, брюки аж воздух режут, в галстуке, пёрья торчат, с этой самой фифой из галантереи, и Пугачева с ними!» Чуете линию прикола!? А я дома хожу отерёбком, дзинь-ля-ля, дзинь-ля-ля, моей уж давно похрен веники, она чисто цинично: «хоть бы погладился, что ли, ходишь помазком». В смысле — самой смотреть противно. Я ей ханжески: «да кто на меня смотрит, дуся, кому я нужен». А из дому вышел — вжить! к маманьке, там блядско-пароходный мундир со стрелочками, как у молодого, одеколон «Капитанский», и — антраша! Дуся, значит, мне сказ пересказывает, а я спокойнёхонек, как мина: «Ты скажи своим марамойкам: Джо Дассен сзади нас шел, не заметили?»

Через час работы винограда не убавилось, а производительность резко упала.

— Может для сугреву, Артура? А?

— Да вы на стакан воды колодезной еще не заработали, саботажники.

— А аванец? Без аванса мы не согласные.

— Хорошего посмотри. Гэ нам не надо.

— Его еще найти надо, хорошего-то, — проворчал Маныч, поднимаясь с табуретки.

Он долго возился в хате, хлопал дверью чулана, передвигал какие-то ведра и корзины, сопел, пыхтел и матюгался. Выйдя снова на веранду, Маныч внимательно осмотрел подоконники, приподнял половики, сваленные в углу, отодвинул ветхие корзины, ощерившиеся ивовыми прутьями, перебрал одежонку, висевшую на стенах, подпрыгнул, заглядывая на крылечный приступок, подставил стул, кряхтя, забрался на него, приподнял доску, засунул по локоть руку и долго шерудил там наощупь. Наконец, тяжело топая, поднялся к нам и показал ключ на красной тряпочке.

— Пойду в погребе гляну. Где-то там у нее праздничное.

— Не проще ль было гвоздики из петельки вынуть? — сказал Лёлик и отпихнул от себя корзину с виноградом. — Эдак мы до вечера будем бубочки эти…

— А ты думал винцо так, да? само в бутылочки запрыгивает?

— А стиральная машина у твоей Раи есть? — спросил Минька Маныча, вернувшегося с пыльной трехлитровой банкой вина.

— Должна быть.

— С центрифугой?

— По-моему, да.

— Тащи ее сюда!

Машиный бак хорошенько промыли у колодца, затем влили ведро кипятка, погоняли на холостом режиме и снова промыли колодезной водой, туго набили виноград в Раин капроновый чулок, заложили получившуюся бамбулу и…

Результат превзошел все ожидания. Виноград отжимался почти насухо.

Дело пошло куда как веселей. Пока один чулок вертелся в центрифуге, в другой загружались бубочки и скоро корзины начали пустеть одна за другой.

— Работает инженерная мысль, — похвалил Лёлик. — Так, глядишь, и в генеральные конструкторы пробьешься.

— Отлей-ка, — сказал Маныч, глядя, как ведро наполняется мутным соком.

— Ну как?

— Вроде мылом отдает.

— Дай-ка я.

— Вроде — на огороде.

— А может сорт такой?

— Земляничный?

— Ладно б земляничный. Хозяйственный.

— Эй, на палубе! — За забором, со стороны другого участка стоял Седой. — Дегустируете?

Маныч налил стакан «праздничного» и подошел к забору.

— Ничего, — похвалил Седой, вытерев губы. — Хозяин, — кивнул он в глубь сада, — на чашку вина зовет.

— Нам только покажи, — сказал Лёлик.

— Минут двадцать еще. Закончим и подойдем.

Осталось отцедить сок в десятилитровые бутыли, отнести их в погреб, а самое главное — вымыть стиральную машину, дабы скрыть инженерные наклонности.

— Ой, цветет калина, — спел Лёлик, по-хозяйски оглядывая Раины угодья. Проходя между грядок, он сорвал помидор в три кулака величиной и, обтерев о шорты, надкусил бордовый бок. — Чистое мясо. Вот купи такой помидор у нас! Не купишь! Всё гниль какая-то. А что они картошку не сажают? Мак, гляжу, у нее…

Вон кого, — кивнув на Маныча, сказал Минька, — пампушками с маком кормят.