Блик

Здесь немного прохладно, поскольку угли не успели нагреться, но я скидываю покрытые снегом сапоги, снимаю пальто, а потом падаю прямо на койку, завернувшись в благословенный мех.

Мне кажется, я только что закрыла глаза, но в следующее мгновение чувствую, как кто-то касается моего лба. Голова кружится, и на мгновение мне мерещится, будто это материнская ладонь, ее утешающее прикосновение перед пожеланием доброй ночи.

Но затем замечаю мозоли на ладони. По моему лбу, как наждачная бумага, разглаживающая дерево, скребет грубый песок.

Это не мама – ее руки были мягкими, изящными, а прикосновение лучилось материнской лаской. Сейчас же я ощущаю незнакомое хладнокровное касание.

Я просыпаюсь, вздрогнув, и за мутной пеленой в глазах различаю склонившегося надо мной Ходжата. Через мгновение после того, как я понимаю, что моего лба касается его рука, меня охватывает слепящая паника.

В порыве ужаса и тревоги я резко сажусь, ленты расправляются, действуя на чистом инстинкте. Они с силой толкают его, врезаясь скругленными атласными краями в грудь.

Вытаращив от удивления глаза и прохрипев от силы моего удара, Ходжат отлетает назад. Все кругом будто бы замедляется, пока я в ужасе и потрясении смотрю вперед.

У меня вырывается сдавленный крик, когда лекарь чудом не падает на раскаленные угли. Он удерживается, но мой удар слишком сильный, и я охаю, увидев, как его тело летит на колышки палатки.

За секунду до того, как Ходжат ушибается о них, Рип оказывается на его пути, готовый принять на себя основной удар.

Командир успевает поймать лекаря, обхватив руками за плечи, и Ходжат поднимается на ноги, к счастью для всех, не успев снести палатку и между делом раскроить себе череп.

Я со свистом выдыхаю.

Мгновение никто из нас не двигается, не говорит. Мои ленты развеваются по сторонам, и единственный слышный звук – мое тяжелое дыхание.

Когда мне удается немного успокоиться и начать нормально дышать, я устремляю взгляд на полы палатки и вижу, как сквозь щели просачивается ночная тьма. Должно быть, задремала я ненадолго.

Но из-за своей острой от тревоги реакции я только что продемонстрировала свою ловкость, а если точнее, открыла чужим взорам свои ленты.

Ходжат отходит от командира и выпрямляется.

– А вы сильная, – шутит он, нервно посмеиваясь, отчего левая сторона его покрытого шрамами рта кривится.

Ленты сонно опускаются, и я тоже падаю на тюфяк, подогнув под себя дрожащие ноги.

– Простите. Я не хотела, – говорю я, отбросив с лица мокрые от пота пряди. – Я просто… не люблю, когда меня трогают. Никому нельзя меня трогать.

На его лице отражается жалость.

– Я не хотел вас напугать.

Я нахожу в себе смелость глянуть на Рипа. Не знаю, о чем он думает. Выражение его лица недостижимо для понимания, взгляд слишком непреклонен. От этого мое сердце, и без того рвущееся из груди, начинает биться еще сильнее.

На лбу и спине собирается пот, и внезапно я жалею, что заснула под этими мехами, потому что мне больше не холодно. Я изнемогаю от зноя.

И это имеет непосредственное отношение к прожигающему меня взглядом Рипу.

Глава 20

Аурен

Рип и Ходжат стоят на том же месте и изумленно на меня таращатся. Я чувствую себя девчонкой, уличенной в краже еды.

Ходжат выглядит встревоженным и смущенным, хотя я замечаю закравшееся в его карие глаза любопытство, когда его вниманием завладевают атласные полоски, которые только что отшвырнули лекаря в другой конец палатки.

– Выходит, ты можешь ими двигать, – произносит Рип, его голос разрезает воздух, как ножницы.

Тон его задумчивый, словно он говорит сам с собой. Он потирает черную щетину на подбородке и водит взглядом по длинным лентам, неподвижно лежащим на полу.

Не знаю, что сказать в ответ. Я застряла между правдой и ложью. Зажата ими обеими, замурована среди двух незыблемых стен. Нельзя выбрать ни то, ни другое. Меня не защитит ни правда, ни ложь.

Вот почему при наличии выбора я всегда выбирала молчание – потому что иногда это единственное, что тебе даровано. В точности как Обожествленные – набожные люди, обитающие в Зеркальной пустыне Второго королевства. Стоит им дать обет молчания, и пути назад уже не будет. Они лишатся языков – и больше никогда не придется выбирать между правдой и ложью.

Порой я завидую, что они научились обманывать эти разрушительные стены.

Потупив взгляд, я зарываюсь дрожащими пальцами в юбки платья, потерявшего свое золотое великолепие. Оно помятое, немного влажное, растянутое и выцветшее и грузом висит на мне, как и взгляд Рипа.

– Я знал, что мне не показалось. Я видел, как ты пользовалась ими, чтобы не упасть, когда спускалась с корабля Красных бандитов.

Я храню молчание. Отрицать я уже не могу, но и правду признать тоже.

– Почему ты их прячешь? – заинтересованно спрашивает Рип, не упоминая о том, что я чуть не прикончила бедного Ходжата. Его словно не волнует, что меня можно счесть угрозой. Думаю, для Рипа, даже с моими лентами, опасности я не представляю.

Во всяком случае, в сравнении с ним.