Блик

Я милостиво ему улыбаюсь и решительно шагаю вниз. Одна ступенька, две, пока не оказываюсь прямо перед ним. Он застывает, вытаращив голубые глаза, когда я протягиваю руку, чтобы поправить знак отличия Шестого царства на его мундире – металлическую брошь, приколотую к середине воротничка. Я так крепко стискиваю ее, что он вздрагивает.

Прячу улыбку, продолжая стягивать его воротник, поправлять положение блестящего золотого колокольчика на его шее.

– Помните, что говорил царь Кольер, мой почивший отец?

Уилкокс громко глотает и качает головой, его кадык нервно подергивается.

– Он говорил: глуп тот правитель, который не готовится к нападению. Со стороны чужих, но также и со стороны своих. – Я опускаю руку и поднимаю взгляд на побледневшее лицо советника. – Вы не согласны, что это важный совет, Уилкокс?

С его тонких губ срывается судорожный вздох, но он берет себя в руки и кивает.

– Согласен, Ваше Величество.

Бросив на остальных случайный взгляд, замечаю, насколько они потрясены: густые брови Увена вспотели, у Бартала лицо белее мела.

Одним тщательно продуманным заявлением я вынесла предостережение. Каждого союзника я расцениваю как потенциальную угрозу и без сомнений прикончу любого, кто пойдет против меня.

– Жду ответы на свои запросы в ближайшее время. На этом все, господа, – откровенно их прогоняя, говорю я и наслаждаюсь их беспокойством. Стражники проходят мимо моих потерявших дар речи советников и следуют за мной.

Я поворачиваюсь к перилам второго этажа и, обхватив их руками, смотрю на мужчин.

– О, и с сегодняшнего дня запрещено пользоваться всеми ястребами. Ни одно послание не будет принято или отправлено без моего личного разрешения.

При виде советников, стоящих в полном потрясении, я почти улыбаюсь. Поворачиваюсь, чувствуя, как меня охватывает удовлетворение, и размашисто шагаю к своим покоям, зная, что с каждым днем, каждым ходом я приближаюсь к тому, чтобы установить абсолютный контроль над Хайбеллом.

Когда Тиндалл попытается вернуться в Шестое королевство, будет уже слишком поздно.

Глава 19

Аурен

Я заболела.

Не знаю, может, подцепила что-то у орды солдат или же дело в переживаниях, или мое тело просто больше не в силах выносить этот бесконечный холод. Что бы это ни было, ощущение такое, будто мозг готов выскочить из черепной коробки.

Так сильно я не болела уже очень давно, но сейчас мой недуг возродил дурные воспоминания о Закире. Тогда я болела часто, как и все дети.

Затея купить нас, дабы воплотить в жизнь намерение заработать на попрошайках, приносила ему неплохую прибыль, но, видимо, не настолько хорошую, чтобы заботиться о нас должным образом. Нам просто приходилось терпеть, поскольку Закир не давал нам отдохнуть. Он говорил, что люди тем более будут испытывать больше сострадания к больным детям.

Нас было много, и все мы теснились в холодных и порой влажных спальнях, еды не хватало, да и с поддержанием чистоты было так себе.

Не люблю вспоминать времена, когда мне приходилось копаться в выброшенных объедках. В мусоре. Иногда я ела и отходы.

И даже тогда другие дети могли украсть у меня эти объедки, хотя я и пыталась их прятать. Нас не волновало, сколько грязи на них налипло. Поэтому неудивительно, что болезни цвели пышным цветом.

И все же ненавижу чувствовать себя еще более слабой. Я могу лишь отсыпаться и надеяться, что никто не заметит, насколько уязвимой я стала.

Я чуть не фыркаю. Уж о чем и осведомлен командир, так это о моих слабых местах. А вместе с ним и наложницы.

Прошло три дня с тех пор, как Рисса назначила цену за свое молчание. Но за эти три дня я ни разу не видела командира – только силуэт его спящего, когда каждое утро перед рассветом выскальзывала из палатки.

Как только мы остановились на ночлег, я пыталась приходить к наложницам. Дважды мне отказывали. Но вчера вечером пост несли стражники, которые видели меня с Лу, поэтому они позволили мне ненадолго зайти в палатку, но стало только хуже.

Девушки даже не взглянули в мою сторону, разве что выплеснули недовольство из-за моей свободы ходить, куда вздумается, в то время как им нельзя даже выйти из их набитой палатки.

Но, во всяком случае, я смогла убедиться, что пока ни один солдат не пытался ими воспользоваться.

Я хочу и дальше стараться достучаться до них и позволить им увидеть, что я им не враг, но эти попытки всегда приводят меня в уныние, поскольку я ухожу несолоно хлебавши.

Можно даже сказать, что наложницы начали ненавидеть меня еще сильнее.

И все же причина, почему я решила продолжать навещать их, заключается не только в них. Все дело в том, что я все так же ищу почтовых ястребов.

Всякий раз я стараюсь идти другой тропой, чтобы разведать устройство лагеря – каждый новый почти точная копия старого. Было бы легче, не будь войско таким чертовски большим.

Но при мысли, что нужно будет бродить по снегу, а потом встречаться с наложницами, я стону в изнеможении.

Я позволю себе отдохнуть сегодня вечером, а завтра продолжу, когда пройдет ощущение, будто мне в голову впиваются шипы командира.

Помяни черта…