Чтобы вирус мог вести столь захватывающие репортажи о жизни клетки, перед ним надо поставить точные вопросы. И создать подходящие условия.
Ни одно из достижений вирусологии последнего времени не было бы возможно, не будь предложен метод культивирования вирусов в клетках, извлеченных из организма. Культуры тканей были получены выдающимся американским ученым и хирургом А. Каррелем.
Первые его опыты по культивированию клеток относятся к 1910 году. Тогда клетки и ткани сердца зародыша цыпленка поместили в питательную среду. Здесь клетки жили, взаимодействовали между собой и размножались. Эти культуры поддерживались в лаборатории свыше 30 лет: сделав жизнь клеток необычайно долгой, Каррель как бы обессмертил сердце эмбриона.
Столь блестящие результаты были получены за много лет до открытия антибиотиков и создания ультрафиолетовых ламп, убивающих губительные для тканей микроорганизмы. Ведь клетки, которые обычно находятся под покровительством организма, извлеченные из него, оказываются беспомощными и беззащитными. Они могут заразиться различными микробами или грибками, например плесенью, мелкие споры которой носятся в воздухе, и погибнуть от инфекции. Вот почему исследователь должен создать для них искусственный, стерильный лабораторный мир.
Каррель недаром был хирургом (и хирургом блистательным — за разработку сосудистого шва ему присудили Нобелевскую премию), он знал правила стерильной работы: невозможно без них заниматься культурой тканей.
Культуры тканей с самого начала своего существования вызвали оживление в научных кругах и привлекли к себе большое внимание. Они открывали новый, неизведанный мир. В этом мире можно было воспроизвести многие реальные события из жизни клеток — и вне организма!
Исследователи шаг за шагом постигали, что в отличие от бактерии, которая бросается в открытый бой против клетки, используя в качестве оружия свои яды, вирус весьма изобретательно и коварно внедряет в клетку свою нуклеиновую кислоту. Яснее стало, как развиваются вирусные болезни и как нужно с ними бороться.
Революцию в вирусологии совершили однослойные культуры клеток, предложенные в 40–50-е годы. Они имеют важное практическое значение, позволяя получать большие количества вирусов, изготовлять из них вакцины. За культивирование вирусов полиомиелита в однослойных клеточных культурах Д. Эндерс, У. Роббинс получили Нобелевскую премию.
Наступило время, и открылась еще одна страница отношений вирусов с клетками. Некоторые из них в ответ на непрерывный контакт с вирусом начинают вырабатывать биологически активное вещество. И веществом этим как бы блокируют вход в свои пределы следующим агрессивным пришельцам.
Вещество, о котором идет речь, назвали «интерферон». Открыл его и много лет изучал один из самых ярких экспериментаторов нашего времени — А. Айзекс. О встрече с ним, мне кажется, стоит рассказать отдельно.
Итак, 1962 год, светлый, весенний день в Лондоне. Лаборатория профессора Айзекса в Институте национальных исследований, где ведутся работы над проблемой интерферона. В кабинете ученого две карикатуры на стене привлекают мое внимание. На первой нарисована лошадь, она принимает душ в ванной комнате. Под карикатурой надпись: «Ну и что?» Вторая изображает шакала. И надпись: «Шакал — дикий хищник, нападающий на домашних животных в лунную ночь. Но он может нападать и не в лунную ночь тоже». Между карикатурами выведено от руки: «Здесь не ждите ответов на вопросы: „Ну и что?“ и „Почему в лунную ночь?“»
— Какой смысл вы вкладываете в эти художества? — смеясь, спросил я Айзекса.
— О, этот вопрос задает каждый, кто попадает сюда, — улыбнулся он. — Ждал я его и от вас, ибо тут все дело в английском юморе, а он обычно понятен только самим англичанам.
Вы, конечно, заметили, — продолжал Айзекс, — что я лишен всякого таланта к рисованию (карикатуры и надпись — моя работа!), однако мне очень хотелось напомнить всем входящим в лабораторию два популярных у нас анекдота. Вот первый: некий Джо купил лошадь на рынке и привел по лестнице на четвертый этаж, в свою квартиру. «Зачем тебе эта лошадь?» — спросила его открывшая дверь жена. «Видишь ли, милая, — ответил ей Джо, — сегодня я пригласил к нам на обед Мильтона. После обеда покажу ему лошадь в ванной комнате. Уверен, он ничего умнее не придумает, как спросить меня: „Ну и что?“ Вот уж мы и посмеемся вдоволь…»
— Забавно, конечно, — нерешительно сказал я, — но какое отношение это имеет к вашей лаборатории?