Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

В оправдание добавим, что поведение Марго по нормам окружающего ее общества не было чем-то вопиющим, из ряда вон выходящим. При французском дворе той – равно как и до, и после – поры царила сама куртуазность. И даже гривуазность. Обращение с женщиной здесь было смесью старинного галльского рыцарства и тосканских сладострастных нравов (откуда Екатерина, кроме привычек, вывезла и множество самой разнообразной челяди, ныне смело занимающей при французском королевском дворе лучшие места, бесцеремонно отпихивая высшую знать). Однако деспотизм красоты, как писала об этом периоде графиня Жанлис, начинал уступать могуществу обольстительности. Любовники, будучи менее нежны, чем в царствование отца Маргариты – Франциска I, были не менее покорны. Они менее искали средств заслужить свою красавицу, но более старались ей понравиться.

Такова была общая атмосфера, где взрослела, цвела и шалила Марго. Но не надо забывать о ее матери: Екатерине Медичи, прошедшей к этому времени колоссальную школу ожидания, ненависти и власти, сейчас редко были свойственны иные чувства, кроме мстительности и гнева, ее достоинство – проницательность, ее слабость – вероломство. И хотя вероломство само по себе все же сила, поясним сию мысль. Оно сила, когда применяется либо по наитию, либо по холодному расчету. Когда же оно становится рутинной привычкой, как в случае с Екатериной, тогда оно – слабость. Она не ощущала более ни любви, ни сострадания, ни материнской нежности, поэтому даже не сочла нужным известить дочь о начале приготовлений к ее свадьбе. Маргарита узнала об этом стороной.

– Вы с моим братом и государем намереваетесь переменить мою судьбу? – прямо обратилась она к матери.

Та, не удивившись ни смелости дочери, ни ее осведомленности, ни умению держать в себе все чувства, подтвердила:

– Надеюсь. что брачный контракт будет подписан в ближайшее время.

– С принцем Наваррским?

– Брак вполне приличный, – холодно возразила мать на невысказанный вопрос дочери.

– Не слишком ли молод мой будущий супруг?

– Он уже опасен.

– Я слышу всеобщие похвалы его уму и сердцу.

– Да он многих может привлечь на свою сторону.

– Так он искал моей руки?

– Он чувствует выгоду брака на дочери французского короля.

В общем, разговор оставлял сомнения в счастливом исходе предстоящего брака. Негативное впечатление от него вскоре несколько рассеял сам Генрих, допущенный до разговора с Маргаритой. Правда, последовавшая свадьба вновь настроила Марго на меланхоличный лад: она была католичкой, муж – протестант, так что благословение каждый получал у своего алтаря, что было весьма непривычным. Не вдохновило Маргариту, предвкушавшую законные радости брака, и напутственное слово Екатерины:

– Дочь моя, помни, что ты – принцесса и поэтому должна прежде всего быть не рабой любви, а служанкой политика. Супружеское счастье – лишь для тех, кто зависит от самих себя. Но для тех, кому надлежит прежде всего блюсти славу Божию и выгоды государства, существуют иные добродетели. Помни об этом!

Екатерина как будто вылила на дочь ушат холодной воды, и та согрелась лишь уже в страстных объятиях юного супруга.

Идиллию прервала Варфоломеевская ночь. Генрих пытался бежать, к Маргарите же в спальню в надежде спастись забежал раненый гугенот Лейрас. Отдадим принцессе должное – она его спасла, укрыв в самом надежном (по собственному опыту) месте – в своей постели. Ворвавшиеся тут же преследователи-католики жертву свою в столь деликатном месте искать не осмелились.

С этого дня Генрих избегал свою официальную жену, которая находила забвение со спасенным ею дворянином. Ведь всегда испытываешь теплые чувства к облагодетельствованному тобой – он как бы живое напоминание твоей добродетели, твой прижизненный памятник. Другой вопрос – испытывает ли облагодетельствованный всегда ответные чувства подобного знака и накала. Недаром же существует пословица, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Здесь, к счастью, все было не так. Дворянин испытывал к принцессе не менее теплые чувства, чем она к нему, что, по крайней мере, частично компенсировало холодность законного супруга.

Несколько позже начинает разворачиваться первая яркая страница Маргариты в качестве взрослой замужней дамы. Речь идет о ее трагическом романе с явным привкусом политики с графом де Ла Молем, графом, которому – увы – к этому моменту было уже 45 лет и который состоял в свите герцога Алансонского, перейдя туда из приближенных короля, так как надеялся превратить совсем еще юного герцога в покорное орудие своих крайне честолюбивых проектов.