Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Подобный ответ имел право на существование, ибо происхождение Габриели никто бы не рискнул назвать блестящим. Род ее матери славился прекрасными женщинами, которые, не чинясь, дарили свою благосклонность. В гербе рода была рука, сеющая вику, и про него стали говорить «виково семя». По его же поводу ходило широко и четверостишие:

          Благословенна будь рука,
          Что вику сеять не устала,
          Даруя нам, щедра, легка,
          В посеве сем и шлюх немало.

У матери Габриели было двое сыновей и шесть дочерей. Старший сын был убит при осаде Лиона. Младший, ставший священником, добился сана кардинала, но потом вернулся в мир, где в конце жизни стал маршалом. Вот его-то и шесть его сестер, среди которых была и будущая герцогиня Бофор, прозвали «семью смертными грехами».

Естественно, Генрих не мог не знать всего этого, да кое-что к тому же настолько бросалось в глаза, что увидел бы даже и слепой. Во всяком случае, когда Габриель родила королю старшего сына, он осторожности ради назвал его не Александром (так он позднее назовет второго сына от д’Эстре), а Сезаром, ибо Бельгарда называли при дворе Великим или Главным, и Генрих не хотел, чтобы его сына по этой причине звали Александром «Великим».

Генрих IV и Габриэль д’Эстре. Неизвестный художник

И позднее, когда у Генриха уже крепко засела в голове мысль жениться на Бофор, герцогиня по-прежнему продолжала поддерживать нежную дружбу с Бельгардом. Все об этом знали, и тогда капитан лейб-гвардии де Прален, дабы пресечь подобные поползновения монарха раз и навсегда, предложил Генриху застать ему свою избранницу в постели с Бельгардом. Король согласился, и однажды ночью капитан повел его закоулками Фонтенбло. Но, когда они уже приблизились к апартаментам Габриели, король остановился, вздохнул и произнес:

– Ах! Как бы это ее не рассердило!

Двор подобного чувства не понимал, как и того, что Бельгард еще жив. И, действительно, чтобы быть честными, сознаемся, что король был десятки раз близок к тому, чтобы отдать приказ об убийстве герцога, и каждый раз чуть не в последний момент спохватывался, что по идее виноват-то он, ибо это он отбил у Бельгарда его возлюбленную. Так что нарушитель королевского спокойствия дожил до почтенного возраста и умер аж в 1646 году восьмидесяти четырех лет от роду…

Общая оппозиция не смущала Габриелу, вертевшую самим королем. Но был один человек, которого она опасалась. Это был господин де Рони, герцог Сюлли. Поначалу он ухаживал за ней, но весьма осторожно, стараясь издалека обожать повелительницу своего государя. Она протежировала ему. Именно с ее подачи он стал суперинтендантом финансов, что в государстве, где по случаю перманентных войн хронически не хватает денег, весьма важно. Кроме этого, он стал генерал-инспектором артиллерии, коему виду оружия широко мыслящий Генрих придавал большое значение. Так что Сюлли стал любимцем и фаворитом короля, наперсником всех его тайн.

Генрих выбирал себе фаворитов не по принципу породы, не по внешнему виду или умению лихо вызвать по пустяку на дуэль. Он отбирал людей по умению делать дело. Сюлли умел, и поэтому на многие годы он станет правой рукой короля, который привык ему доверять и советоваться с ним.

Посоветовался он и на этот раз, когда решил жениться. Сюлли холодно отсоветовал, объяснив причины, по которым сие делать не стоит. При этом он не особенно щадил ни короля, ни герцогиню – времена ухаживаний давно прошли, осталась одна реальная опасность ошибки, могущей иметь весьма печальные последствия.

Король, огорченный подобной отповедью, повел его к Габриеле, дабы там герцог, плененный и очарованный грацией королевской метрессы, стал более сговорчив. Герцогиня, наслышанная о мнении Сюлли, встретила его весьма холодно. Но тут вспылил король:

– Дорогая, истинной причиной моей привязанности к вам была кротость, замеченная мною в вашем характере. Но сейчас я вижу свою ошибку, но вы, сударыня, также весьма ошибаетесь, если думаете, будто бы я в состоянии пожертвовать ради вас другом столь верным, и что напротив того, я приказываю вам преодолеть свою ненависть и вести себя впредь только по моим советам.

Габриель опять разразилась гневной филлиникой, основным героем которой был все тот же Сюлли, с застывшим лицом стоявший тут же. Когда же она, задохнувшись, выговорилась, Генрих, слушавший ее не прерывая, холодно произнес:

– Вижу, сударыня, что вас научили всему этому для испытания, не прогоню ли я от себя слугу, без которого не могу обойтись. Вы совсем меня не знаете. Объявляю вам, что если бы я был доведен до необходимости выбирать, кого из двух вас лишиться, то я бы обошелся скорее без десяти любимец, подобных вам, нежели без слуги такого, как герцог.