Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Однако до этого было еще далековато, ибо оппозиция решилась на блок с гугенотской партией, благо в рядах грандов были многие вожди протестантов. Это разом ухудшило ситуацию, так что один из министров – ранее Генриха, а ныне Марии – государственный секретарь Вильруа писал: «Ее величество боится, что, одарив одних, она все равно не приобретет их верности, а только потеряет других». Ибо католики недвусмысленно заявили, что, совершая послабление гугенотам, Марии будет нечего рассчитывать на их поддержку. И снова тот же Вильруа: «Желание королевы заключается в том, чтобы удовлетворить тех, кто ей здесь служит, и поддерживать их в добрых намерениях, но этого можно достичь лишь дорогой ценой. Надо будет им отдавать новые места, и таким способом мы скоро разделим провинции (между грандами. – Примеч. авт.). Подумайте сами, к чему это может привести и в каком положении останутся король и королева после такого раздела верховной власти, которая, будучи презираема подданными, падет еще ниже в глазах иностранных государств». Собственно, здесь видна стратегическая линия оппозиции – или вооруженной рукой отнять власть у регентши, или добиться того, чтобы все губернаторские посты были отданы им, и тогда власть короля будет лишь декоративной и эфемерной.

Мария Медичи. Художник П.-П. Рубенс

Вильруа отмечал лишь начало Фронды, т. е. схватки за власть между оппозиций первейшей знати Франции и короны. К этой борьбе подверстывалась и борьба католиков с протестантами, хотя это противостояние и потеряло остроту схваток XVI столетия, и все более на первый план в религиозном противостоянии выходит политика. Как говорилось в одном широко распространенном памфлете первой четверти XVII века: «Предлог религии – это ветхий плащ на подкладке. Наружу выставлена забота об общем благе христианского мира, подкрепленная мнимым религиозным рвением, а сквозь все это просвечивает лицемерие и честолюбие».

Так что в этой борьбе Марии Медичи приходилось использовать всю свою флорентийскую хватку и хитроумие и даже ознакомиться до некоторой степени с вопросами проведения некоторых реальных политических шагов.

Как безвозвратно утерянное прошлое вспоминались пикирующие диалоги с одним из приближенных ее мужа – маршалом де Бассомпьером:

– Маршал, теперь вы комендант замка Монсо?

– Да, ваше величество, исключительно для того, чтобы иметь честь принимать там королевский двор.

– А я вот уверена, что по другой причине – вы станете туда возить шлюх.

– Ручаюсь, государыня, что вы станете возить их туда чаще, чем я!

– Ну что же, ловкий ответ. А скажите, маршал, много ли вы знаете шлюх?

– О, ваше величество, мало кого из женщин нельзя так назвать.

– А меня?

– Что до вас, государыня, то ведь вы – королева!

Ах, эти фривольные остроты минувших дней! А теперь изволь вот думать, что армия правительства ныне уступает армии принцев. Проклятый Конде сплотил под своими знаменами почти всю дворянскую кавалерию. И этим так называемым дворянам, в ярости думала королева, абсолютно наплевать, что еще полтора года назад – в 1614 году – она объявила своего сына совершеннолетним (хотя ему и было всего тринадцать лет). Но сделано это было для того, чтобы Франция вспомнила, кто ее король. Речь, естественно, идет о дворянстве – становом хребте государства. Чтобы эти надутые провинциалы служили ее сыну и ей, а не бежали табуном под мятежные знамена; но все пока бесполезно.

Хорошо хоть ее д’Анкр с ней. Ужасный Конде вырвал у нее значительные уступки, но ее маршал не дремал – и 1 сентября 1616 года принц был арестован. С этого момента власть в стране почти полностью перешла к некоронованному королю Франции – маршалу д’Анкру. Это удалось ему по двум причинам – полное подчинение королевы его влиянию, и второе – то, что Конде, незадолго до этого ставший председателем королевского совета, стал для маршала своего рода тараном в деле смешения всех министров (не забудет державшихся на своих постах в это время почти исключительно по наследству).

Так, финансы маршал доверил человеку от него полностью зависимому – Барбену, маклеру итальянского банкира Гонди, еще при Генрихе IV ставшему крупным откупщиком. Барбен был тесно связан с семьей Кончини, особенно с Элеонорой, у которой был личным банкиром. Вторым государственным секретарем, отвечающим за внешнюю политику и оборону (позднее он получит повышение и станет хранителем печати – повышение формальное, ибо меньше реальной власти), стал Манго, связанный с маршалом рядом сомнительных дел. Третьим (он и сменит Манго на его ответственном посту) – Ришелье. Главнокомандующим стал Карл Овернский – брат маркизы Верней (Мария и Кончини решили вспомнить о старых союзниках – так их допекло: вся высшая знать консолидировалась против них).