Блистательные Бурбоны. Любовь, страсть, величие

Убийство Генриха IV и арест Равайяка 14 мая 1610 г. Художник Ш.-Г. Узе

Но до падения режима регентши Марии Медичи, королевы-матери, как ее стали называть, было еще очень далеко. И далеко даже не столько по годам, а по тем событиям, что суждено было им вместить. Ибо со смертью Генриха IV для Франции вновь наступили смутные времена. Затихшая было в последние годы его царствования оппозиция знати, и прежде всего принцев – своих и иноплеменных, держащихся при французском дворе на первых ролях, религиозные распри, в разбросе от догматических диспутов до вооруженных столкновений, – все это вновь реанимировалось, встряхнулось и заново начало набирать силу и обороты.

Регентша, естественно, не могла удержать в рамках все эти центробежные силы. Для этого она была слишком слаба. Единственное, для чего ей хватало цепкости, – это самой усидеть на этой грозной волне. Управлять же этой стихией, как это всю жизнь пытался делать ее муж, об этом она даже и не мечтала. Так что в ходе всех своих скорых перипетий она еще не раз в отчаянии вспомнит его добрым словом и будет проклинать себя, решившую, что она сама может править. Она, рожденная лишь интриговать и подчиняться.

Пока же суетная и тщеславная женщина, захватив власть, поспешила ею воспользоваться, как она понимала этот процесс, и нимало не задумываясь над тем, чем же в действительности должны заниматься люди, взвалившие на себя нелегкое бремя управлять другими. Естественно, если они хотят усидеть на этом месте. Медичи же, за широкой спиной Генриха, о подобной прозе никогда и не размышляла.

И сейчас она лихорадочно начала удовлетворять свою страсть к веселью, блеску, пышности, нарядам, драгоценным каменьям. Не задумываясь, откуда берутся деньги, и уверенная, что из королевской сокровищницы можно без конца черпать полными горстями, она, не считая, тратила золото на содержание своего резко выросшего и засиявшего новым блеском двора, на собственные удовольствия, и столь же щедрой рукой раздавала крупные суммы своим приверженцам и фаворитам; пенсии и должности вельможам посыпались как из рога изобилия. Женщина недалекая, бесхарактерная, мало что понимающая в государственных делах, Медичи очень быстро спустила все сэкономленное ее в общем-то бережливым супругом и развалила все то, что он с таким тщанием создавал.

Но так продолжалось недолго. Конде, вернувшийся во Францию и после смерти своего дяди графа Суассона, второго принца крови, ставший и формально, и фактически главой оппозиции, как первый принц крови, и объединивший вокруг себя всю высшую знать, включая губернаторов важнейших провинций королевства, от лица вельмож потребовал своей доли государственного пирога. Поначалу к ним примкнул даже Кончини, ставший к этому времени маркизом д’Анкром (вскоре он получил и звание маршала Франции), т. к. Медичи в первый период своего регентства опиралась на старых министров Генриха IV, пытавшихся проводить его политику во внешних делах и делах внутренних, отстаивая сильную государственную власть. Королеву это удовлетворяло; д’Анкра, ворвавшегося в круг высшей знати, но не подпускаемого пока вплотную к управлению всем государством (его позиции укреплялись, несмотря на всю симпатию к нему королевы, постепенно – ибо еще сильны были позиции аппарата Генриха, лишь поэтапно разрушаемые), удовлетворяло это гораздо меньше. Но, поскольку оппозиционное выступление знати в начале 1619 года на правительство кончилось временной неудачей, то к д’Анкру со стороны грандов наступило охлаждение: еще бы, выскочка обещал помощь, из-за чего был принят в их круг как равный, он же не делал ничего.

Да и маркиз потихоньку начал отходить от оппозиции принцев, так как уже начинал себя чувствовать в силах, сблокировавшись с министрами Генриха, приструнить знать, а затем разобраться и с самими министрами.