Блистательные годы. Гран-Канария

Коркоран, обтираясь полотенцем с ловкостью профессионала, бросил на приятеля изумленный взгляд, но промолчал. Бестактные комментарии, казалось, борются друг с другом под его крепким лбом. Наконец он произнес:

– Эк тебе свезло, паренек, гордись. Если бы мне не надо было переться в город по делам, я бы с удовольствием к вам присоседился. Но все равно пойду поздороваюсь с обществом, а потом уж сделаю ноги.

Десять минут спустя они вошли в маленький ресторан.

Мэри использовала слово «очаровательно», чтобы описать это место, и эпитет оказался точным. Небольшое, очень чистое заведение, выскобленные до белизны полы, синие клетчатые скатерти на столах. Передняя стена отсутствовала, открывая взгляду море и вездесущий горный пик. У дальней стены изгибалась длинная барная стойка, над ней виднелся ряд бутылок. Но странно – у Харви и мысли не мелькнуло о забвении, которого он так жаждал раньше. За барной стойкой на высоком табурете сидел с отсутствующим видом официант в рубашке и подкручивал усики, похожие на съехавшую вниз бровь. В углу стояло желтое механическое пианино, выглядевшее здесь довольно неуместно.

При виде инструмента глаза Джимми понимающе блеснули. Он немедленно подошел и, весело покрутив в пальцах монетку, пробудил в пианино жизнь. Пронзительная мелодия вспорола тишину, и, артистично поведя плечами, Коркоран пустился в жизнерадостную джигу. Сразу же улыбнулся официант, улыбнулся томный юнец, потягивающий абсент у барной стойки, заулыбалось испанское семейство в углу. Они это понимали, они могли по достоинству оценить подобный порыв, они тоже знали, в чем секрет счастья. Музыка низвергалась каскадом. Ноги Джимми стремительно выписывали головокружительные коленца. Официант начал отбивать ритм ладонями, дородная испанка, мать семейства, воодушевленно покачивала головой над обеденной салфеткой, заткнутой за вырез платья. Юнец открыл рот, сделавшись похожим на взбудораженную гончую, а потом вдруг начал подпевать тонким тенорком. Пока звучала мелодия, из расположенной позади кухни в зал вплывали аппетитные ароматы готовящейся еды, смешиваясь с запахами чеснока и соленого моря.

В этот момент вошла Мэри, за ней следовали Элисса, Дибс и Карр. Вновь прибывшие с любопытством уставились на открывшуюся их взорам сценку. Запыхавшийся Джимми в кои-то веки смутился, юнец онемел, официант соскользнул с табурета, а музыка умолкла с внезапным погребальным звоном. Но Мэри рассмеялась.

– Прелестно! – воскликнула она, захлопав в ладоши. – Прелестная мелодия! Запустите ее снова.

Уилфред Карр не смеялся. Остановившись в дверном проеме, он высокомерно оглядел эту неприемлемую обстановку. Казалось, его взгляд сокрушал все подряд. Никогда прежде он не посещал столь чудовищное заведение и определенно не намеревался когда бы то ни было сюда возвращаться. Лишь потакая нелепым капризам очаровательной леди, можно пообедать в такой дыре, в противном случае ни один джентльмен не опустится до этого. Его обряженная в шелк фигура одеревенела, когда он заметил Харви – тот стоял, засунув руки в карманы скверно пошитого костюма, – и спутника Харви – вульгарного потрепанного ирландца. Вся вежливость Карра вымерзла при мысли о том, что нужно представиться этим людям. Он чопорно отступил в сторону, когда Коркоран направился к двери.

– Вы меня простите, – заявил Джимми, – я бы не покинул вашу компанию, если бы не обстоятельства. Но, по правде говоря, я получил депешу и, кроме того, должен уладить кое-какие дела. Вот такой важности. – Разведя руки, он продемонстрировал огромную значимость предстоящих ему трудов, галантно раскланялся и удалился.

– Кто этот малый? – пренебрежительно поинтересовался Карр.

– Он мой близкий друг, – прямо ответил Харви.

Эти двое вперились друг в друга.

– О да, – протянул Карр, первым отводя глаза. – Естественно.

Они сели обедать в атмосфере, заряженной электричеством.

Низенький официант-романтик превзошел самого себя – вы же понимаете, не каждый день английские милорды посещают cabine[36], а обед заказывает миниатюрная contessa[37], красивая, очень красивая (bella, molte bella)! Поэтому жесткие накрахмаленные салфетки были сложены в умопомрачительные фигурки; каждую тарелку украшал букетик омытых росой фиалок; черные маленькие оливки были восхитительны, а омлет, в который по требованию гостей добавили красный стручковый перчик пименто, был взбит высоко, как в самом «Эль Тельде». В данный момент обедающие вкушали ensalada[38].

– Я должна, – провозгласила Мэри, – попросту должна добавить в свой салат немного чеснока.

Карр в ужасе дернулся и, чтобы скрыть это, поспешно закашлялся.

– Конечно-конечно. – Обернувшись, он заговорил с официантом на плохом испанском, громко и весьма высокомерно. – Знаете, – сказал он, доверительно наклоняясь к Мэри, – вам и правда следовало позволить мне все организовать, Мэри. – Имя легко соскользнуло с его языка. – Обед в клубе. Лучше, право, намного лучше, чем здесь. Потом гольф. Мы вполне довольны нашим полем.

– Но я приехала сюда не для того, чтобы играть в гольф.