Блистательные годы. Гран-Канария

Он отбросил полотенце, прикрыл Мэри простыней, постоял недолго. Затем, осененный новой идеей, спустился в кухню, налил в чашку бульон, вернулся. Когда тот остыл, Харви приподнял усталую голову больной и дал ей выпить его. Инстинктивно, словно в полусне, она выпила все, погрузив в чашку вялую губу. Зрелище того, как она глотает жидкий, чуть теплый суп чрезвычайно ободрило Харви. К нему вернулось мужество. Он тихо отставил пустую чашку, осторожно сел на кровать. Наклонившись, взял руку Мэри в свою, уложив ее пальцы себе на ладонь. Неподвижный, как скала, попытался перелить в нее всю свою силу.

В молчании текли минуты. Бодрствование погрузило его в странное блаженство. Надежда проникла в холод сердца. Он дал себе клятву спасти Мэри. Снаружи продолжали квакать лягушки – бесстрастный, непостижимый звук. Ночная птица махнула по стеклу мягким крылом. Луна плыла по небу, заливая комнату благодатным светом. Замешкалась ненадолго, а потом исчезла. И всю эту долгую тихую ночь Харви наблюдал и ухаживал за любимой.

Глава 20

Свечи оплыли до основания, наступил ясный и прозрачный рассвет, тихо колыхалась листва, прихорашиваясь после пробуждения. В этот час Сьюзен Трантер бодрым шагом спустилась с холма в поместье Лос-Сиснес.

На ее щеках горел румянец смущения. Она сообразила, что для визитов еще рановато. Да, конечно! Все же она сорвала цветок и прикрепила его к платью, говоря себе: «Ничего страшного. Мы же вместе работаем, разве не так? Он сейчас, наверное, завтракает, и лицо у него… о, как всегда, замкнутое. Может, он даже мне улыбнется. А потом мы вместе пойдем в деревню».

Да, их связали обстоятельства, и для Сьюзен это было счастьем. Верно, пик эпидемии миновал, признаки спада носились в воздухе. Эта форма отличалась быстрым течением: снижение числа заболевших происходило так же стремительно, как и рост. И хотя Роджерс поносил власти, они все-таки взялись за дело. Не совсем так, как это сделали бы настоящие государственные службы, подумала Сьюзен. Не совсем так. Но польза все-таки была. В Эрмосу ввели жандармерию, привезли военного врача, мертвых похоронили, дома продезинфицировали, обустроили полевой госпиталь, вокруг деревни решительно очертили кольцо карантина.

Дел у Сьюзен было меньше, чем ей хотелось бы. Тем не менее это была благородная работа. А заниматься ею бок о бок с Харви – вот это счастье, воодушевляющее счастье, затмевавшее даже беспокойство по поводу брата. С Робертом происходило что-то не то. Она не хотела вовлекать его в хлопоты, связанные с эпидемией. Это не его призвание. Он недостаточно крепок, чтобы подвергать себя опасности заразиться. Но наблюдать, как он целыми днями хандрит, мается и заставляет себя притворяться, что чем-то занят, под саркастическими взглядами Роджерса… Это зрелище вселяло в нее глубокую тревогу.

Однако даже эти рассуждения не могли погасить искорки в глазах Сьюзен и сияние на ее непримечательном лице, умерить ее торопливый шаг, когда она открыла дверь и вошла в холл Лос-Сиснеса. Она отправилась в столовую. Завтрака никто не приготовил, в комнате было пусто. Удивленная, Сьюзен помедлила, потом ее губы дрогнули в едва заметной улыбке, поскольку она догадалась: Харви, конечно, проспал и еще не спускался. Продолжая улыбаться, словно в ответ на свои тайные мысли, Сьюзен повернулась, медленно поднялась по лестнице, снова помешкала. Робко постучала в дверь его комнаты.

– Вы уже встали? – спросила она.

Последовало непонятное молчание, затем изнутри прозвучал голос Харви. Но хотя Сьюзен приблизила ухо к двери, она не могла разобрать слов.

Снова тишина, и опять раздался голос – на сей раз более отчетливо, приглашая войти.

Сьюзен повернула ручку, переступила порог, сделала несколько шагов. А потом ее улыбка погасла. Губы окаменели, глаза перестали сиять. Взгляд скользнул от изможденного лица Харви к фигуре, лежащей на кровати. У Сьюзен едва не вырвался короткий вскрик, засевший у нее в груди осколком льда.

– Она больна, – сказал Харви блеклым голосом, – этой проклятой лихорадкой. – И отвернулся.

Внезапно белый свет померк для Сьюзен. Ей не пришло в голову спросить, как Мэри оказалась в доме. Достаточно того, что она здесь, – удар, какой и во сне бы не приснился, безнадежно разрушил недавно обретенную радость жизни. Трантер вяло обвела взглядом комнату, отметив все: влажные полотенца на полу, обнаженную руку Мэри, ее ладонь в его ладони, кучку шелкового нижнего белья, беззастенчиво брошенного на стул. Сьюзен пронзил спазм боли, но она заставила себя заговорить:

– Очень больна?

– Да.

– И на ней… ничего нет? Даже ночной рубашки?

– Какое это имеет значение?

Пауза.

– Вы ухаживали за ней всю ночь?

– Да.

– Вчера вы весь день работали. Не спали ночь. Должно быть, вы очень устали.

Он не ответил, она тоже молчала. Затем, смутно сообразив, что должен хоть что-нибудь объяснить, он коротко рассказал о появлении Мэри в поместье вчерашним вечером.

Сьюзен выслушала, отводя глаза, потом сказала: