Блюз мертвых птиц

В 5:46 утра в субботу он отправился на своем пикапе вниз по Ист-Мэйн через историческую часть города. Улица была пуста, газоны переливались зеленым и голубым при слабом освещении, каладиумы и гортензии были усыпаны росой, а канал дымился за дубами и кипарисами, растущими вдоль берегов. Впереди он увидел «Шэдоус» и через дорогу от него дом надзирателя плантации, переделанный под ресторан. Джессе никогда не впечатляли исторические реликвии. Богатеи были богатеями, и он слал проклятья всем им, как живым, так и мертвым.

Он всмотрелся сквозь лобовое стекло в скромный дом-«дробовик» с небольшой занавешенной верандой, окнами до потолка и вентилируемыми зелеными ставнями. Свет в доме не горел, на крыльце лежала свернутая газета. На подъездной аллее и под навесом были припаркованы две малолитражки и пикап, по их стеклам стекал ночной туман. Лебуф объехал вокруг квартала и припарковался у обочины под навесом из ветвей гигантского черного дуба неподалеку от дома детектива, который, как считал Джессе, опорочил его честь перед лицом коллег.

Он заглушил мотор и прикурил сигарету без фильтра, потягивая из пол-литровой бутылки водку со вкусом апельсина. Сигаретный дым привычно устремился в его легкие, как старый друг, расцветая в его груди и лишний раз убеждая его в том, что его проблемы с сердцем никоим образом не были связаны с никотином. За годы службы Джессе скопил не один незарегистрированный пистолет, и он отлично знал, что это оружие всегда можно было подкинуть при отсутствии улик, но никто не видел тот ствол, что был при нем сейчас. Это был пятизарядный револьвер двадцать второго калибра. Лебуф отнял его у одной проститутки в Новом Орлеане. Он кислотой выжег серийный номер, обмотал деревянную рукоять изолентой и покрыл все стальные поверхности толстым слоем масла. Шансы на снятие отпечатков пальцев с подобного ствола были практически равны нулю. Сложность была в том, чтобы правильно спланировать всю операцию. Этого нельзя было делать в доме, нужно было найти другое место, где не было бы взрослых свидетелей.

Лебуф снова отпил из бутылки и глубоко затянулся сигаретой, медленно выдыхая дым сквозь свои пальцы. Он уже видел, как нажимает спусковой крючок, как огонь вырывается из дула и патронника, как пуля входит в ничего не подозревающую жертву, оставляя одно аккуратное отверстие во лбу, как ослабевают мышцы ее лица, в то время как ее мозг превращается в кровавую кашу. Затем ему остается лишь вложить подкидной пистолет в руку жертвы и сделать один выстрел в стену. Все было проще простого. За свою жизнь Джессе никогда не видел, чтобы полицейского сажали за убийство, если при этом не было свидетелей и все было сделано правильно.

Улица была погружена в темноту, газоны были пусты, над викторианскими и довоенными домами молча свешивались ветви деревьев, покрытые испанским мхом. Картина была квинтэссенцией всего того, что он ненавидел. Быть может, само провидение смеялось над ним из-за факта и обстоятельств его рождения? Он собирал хлопок, валил кукурузу и выгребал коровники задолго до того, как впервые очутился в школе. Джессе подумал, а видел ли кто-нибудь из живущих в этих домах, как кровоточат кончики пальцев ребенка на шарике хлопка.

Он снова посмотрел на скромный дом. «Не то время, не то место»,

 — подумал он. Вниз по каналу в Женеаретте был еще один человек, которого он мог навестить, человек, который заслуживал таких ощущений, каких он уже давно не приносил ни одной женщине. Лебуф невольно облизал губы. Отъехав от обочины, он услышал, как ему показалось, глубокий рык двойных выхлопных труб, эхом отскакивающий от стен домов. Этот звук в его мозгу ассоциировался с тюнингованными двигателями и голливудскими глушителями. Затем звук стих и исчез на улице Святого Петра, и Джессе больше не вспоминал о нем.

До Женеаретта Лебуф добрался обходными путями и вскоре уже пересекал разводной мост у массивного дома с белыми колоннами, окруженного черными дубами, листья которых синхронно дрожали при каждом порыве ветра. Небо на востоке было черным от дождевых облаков, луна все еще висела на небосводе, а поверхность канала была покрыта туманом, белым и толстым, как хлопок. Найти дом Катин Сегуры оказалось несложно. Это был последний дом в квартале небольших деревянных домишек, стоящий прямо у воды. Ее патрульный автомобиль был припаркован на гравийной подъездной аллее. Она недавно установила новые москитные сетки по периметру веранды, посадила цветы в горшках на подоконнике и повесила большой скворечник, выкрашенный в цвета американского флага, на большой орешине у дома. Во дворе мирно дожидался хозяина трехколесный велосипед. Пластиковая вертушка — флигель, прикрепленная к водостоку, вертелась и потрескивала в утреннем бризе. Если не считать вертушки, весь небольшой квартал, в котором Катин жила с двумя детьми, не производил ни единого шороха.