Блюз мертвых птиц

Джессе вновь отпил из бутылки, закрыл ее и опустил стекло. Он зажег еще одну сигарету, небрежно закинул руку на руль и еще раз подумал, как все провернуть. У него в запасе оставалось еще два или три варианта. Он мог разобраться с ней жестко, преподав ей такой урок в спальне, который она никогда не забыла бы и о чем побоялась бы заявить в полиции. Или же он мог всадить ей пулю в голову из своего тридцать восьмого, вложить пистолет в руку и прикрепить небольшую кобуру от него под кухонным столом. Джессе даже мог легко ранить себя в случае необходимости. Он глубоко затянулся, слыша, как потрескивает папиросная бумага. Он вытащил сигарету изо рта, держа ее между большим и указательным пальцем, и выдохнул дым через ноздри, чувствуя, как созревает в мозгу план и как образы формируются у него перед глазами. Он выкинул сигарету в окно и услышал, как она шипит в луже дождевой воды. Открыл бардачок и достал пару наручников и кобуру, где покоился его курносый тридцать восьмой калибр. Затем Лебуф вышел из пикапа, надел плащ, достал с заднего сиденья свою старую шляпу, водрузил ее на голову и пропустил наручники сзади через ремень. Он с хрустом повертел шеей, напряг плечи и несколько раз сжал и разжал кулаки.

— Через час расскажешь мне, как у тебя дела, черная ты сука, — сказал он сквозь зубы.

Антимоскитная дверь на веранде была заперта на крючок. Он просунул визитку между дверью и косяком, приподнял крючок и вошел внутрь. Он постучал во входную дверь и тут услышал тот же рокот двойной выхлопной трубы, что и в Новой Иберии. Лебуф бросил взгляд на улицу и мельком заметил пикап, выкрашенный в серый цвет, с окнами не выше одного фута. Автомобиль проехал через перекресток, при этом водитель сбавил газ и выжал сцепление, чтобы рокотом глушителя не перебудить весь квартал.

Катин открыла дверь, но так и не сняла цепочку. Через щель Джессе заметил ее нижнюю юбку, проглядывающую через завязанный на ремень халат. Он не мог отвести взгляд от черного блеска ее густых волос, вьющихся на щеках, словно у девочки. Ее кожа цветом и тоном напоминала растаявший шоколад, и на ней не было тех частых розовых шрамов, которые часто украшали негритянок, занимающихся ручным трудом или дерущихся из-за мужиков в забегаловках.

— Что вы делаете на моей веранде? — спросила она.

— Я пришел извиниться, — ответил Джессе.

Катин оторвала взгляд от его лица и посмотрела на крючок, который он откинул карточкой.

— Я уже простила вас. Вам нечего здесь делать.

— Я хочу все исправить. Может, я смогу что-нибудь сделать для твоих детей.

— Не смейте говорить о моих детях.

— Я могу устроить их в частную школу. Церковь моей дочери выдает стипендии детям из числа представителей меньшинств.

— Я думаю, вы пьяны.

— Старость не радость. Люди по-разному это переживают.

— Отправляйтесь домой, мистер Джессе.

— Я говорю о смерти, мисс Катин.

— Для вас я детектив Сегура.

— Знаешь, почему каждое утро для старика — это небольшая победа? Потому что большинство стариков умирают ночью. Могу ли я попросить чашку кофе?

Он заметил в ее глазах замешательство и понял, что нашел ее слабое место. Джессе бросил взгляд внутрь дома и заметил дверь в спальню, где стояли две аккуратно застеленные маленькие кровати с большими подушками, на которых явно никто не лежал. Детей не было дома. Он ощутил покалывание в руках и напряжение в паху.

— Я могу вызвать вам такси или патрульную машину, вас отвезут домой, — предложила Катин.

— Ты говорила, что ты христианка.

— Так оно и есть.

— И при этом ты гонишь меня прочь от своей двери?

Глаза женщины замерли, лицо не отражало никаких эмоций.

— Да что я, по-твоему, сделаю? Я старый человек, страдающий от сердечной недостаточности, — добавил он.

Катин сняла цепочку и открыла дверь.

— Садитесь за обеденный стол, я заварю кофе. Там на тарелке сладости.

Лебуф снял шляпу, положил ее на стол и сел в кресло.

— У тебя двое, так ведь?

— Что двое?

— Детей. Так я слышал. Ты мать-одиночка. Это ведь теперь так называют, да?

Катин остановилась у плиты и посмотрела на него сбоку.

— Что?

— Сейчас используют термин «мать-одиночка». Мы в свое время называли это совсем по-другому.

— Я передумала. Я хочу, чтобы вы покинули мой дом.

— У тебя халат завязан неправильно. У тебя на талии резинка, которая поднимает нижнюю юбку так, чтобы она не выглядывала под нижней кромкой. Моя мать этот фокус узнала у одной негритоски, с которой мы собирали хлопок. А где твои дети?

— Я сказала вам уйти.

Джессе не пошевелился.

— Не курите здесь, — сказала она.

Он задул спичку, которой только что поджег сигарету, и небрежно бросил ее в вазу для цветов, стоящую на столе.

— Ты пришла в мой дом с Дэйвом Робишо и обращалась со мной, как с грязью. Теперь я в твоем доме.

— Не подходите ко мне.

— У тебя в доме когда-нибудь был белый мужчина?

— Даже не думайте прикасаться ко мне.

— Что, боишься, что мой цвет на тебя полиняет?

— Вы больной человек. Мне жаль вас.

— Совсем не такой больной, как ты сейчас будешь.