Блюз мертвых птиц

Муж Джули был морским пилотом и наркоманом, а по совместительству еще и религиозным фанатиком, пытавшимся излечить себя от зависимости сеансами экзорцизма и мероприятиями типа массового излечения страждущих. Той ночью, когда он отправился в мир иной, он припарковал свою машину во дворе, зашел в дом и сказал своей жене, что у него для нее сюрприз, что он чист и нашел способ излечиться раз и навсегда. Он достал из багажника двуствольный дробовик, вернулся в дом, сел в свое любимое кресло и сказал жене открыть глаза. Приклад двустволки покоился на полу между его ног, оба дула упирались в горло под подбородком. На лице сияла улыбка от уха до уха, как будто он наконец нашел секрет вечной мудрости.

— Ни пуха тебе, ни пера, крошка, — сказал он и нажал на оба спусковых крючка.

Он оставил ей в наследство четырехместный самолет-амфибию «Цессна 182», который она научилась водить и использовала, чтобы рассчитаться по его долгам. Этот изящный ярко-красный самолет идеально подходил для посадок на озера и болота, а при несильном ветре и на море. Джули держала все в себе и никогда не обсуждала самоубийство своего мужа, но иногда я наблюдал, как она внезапно уходила в себя посреди разговора, словно в ее мозгу включался кинопроектор, и она на время покидала нас.

Мы с Клетом встретились с ней в маленьком аэропорту Новой Иберии рано утром в воскресенье. Я убедил жену и дочь навестить родных Молли в Бьюмонте. Я сказал Джули, что сам оплачу топливо и летное время, если не смогу записать это на счет управления. Я видел, как Клет укладывает большую спортивную сумку в багажное отделение позади кабины. Из сумки торчали дула его «AR-15» и моего обреза «Ремингтон».

— Насколько горячо там будет, Дэйв? — спросила Джули.

— Как фишка ляжет, — ответил я.

— Мне кажется, я знаю этот остров, — сказала она.

— Ты там бывала?

— Думаю, Боб туда летал, — сильный порыв ветра, задувавшего из серого неба, прижал ее хаки и синюю блузку к телу, — он связался с одним телевизионным проповедником по имени Амиде Бруссар. Боб пару раз обслуживал его чартеры. Знаете такого?

— Отлично знаем.

— С чем мы имеем дело, Дэйв?

— Пока не совсем понятно. Знаю, что в этом замешана семья Дюпре из округа Святой Марии и, возможно, Варина Лебуф и какие-то нефтяники. Возможно, Ти Джоли Мелтон тоже на этом острове, как и люди, которые убили ее сестру.

— А Хелен знает об этой поездке?

— У нее и так достаточно сейчас забот.

— Ти Джоли Мелтон это певица, верно? А ей-то что делать с Дюпре? Они даже плюнуть в нашу сторону побрезгуют.

— То, что Дюпре не могут получить по-хорошему, они забирают по-плохому.

— Скажи своему другу, чтобы садился назад.

Клет запирал свой «Кадиллак» у края взлетной полосы.

— Ты что-то имеешь против Клета? — спросил я.

— Мне нужно сбалансировать вес самолета, и на переднем сиденье мне этот шкаф ни к чему, объяснила Джули.

Персел открыл дверцу кабины и положил на сиденье холщовый рюкзак с едой.

— Полетели, надерем им задницу, — сказал он.

Мы взлетели, подскакивая на воздушных кочках на ветру, и пронзили длинный фронт наполненных дождевой массой низколетящих облаков, вынырнув с другой стороны в голубизну неба. Под нами открывался прекрасный вид топей Луизианы, мили и мили болотной травы и песочных лужаек, покрытых белыми птицами. Через боковое окно я видел, как тень от самолета поспешает за нами по поверхности недоступного озера лимонно-зеленого цвета от мелких водорослей. Затем тень словно выпрыгнула из воды, перескочив на плотный навес из золотых осенних ив и кипарисов. С борта самолета болота казались такими же девственными, какими они были, когда Джон Джеймс Одюбон впервые их увидел, нетронутыми топорами и дренажными лодками тысячи и тысячи квадратных миль — лучшее доказательство существования Бога из всех, что я знаю.

На краю пресноводных болот каналы казались выпуклой сеткой, берущей начало от залива, и напоминали раздавленных сапогом гигантских червей. Я не хотел смотреть на них, как не хочется видеть, как люди бросают мусор из окна автомобиля, как не хочется смотреть порнографию или наблюдать, как взрослый обижает ребенка. Это же было еще хуже, потому что нанесенный болотам вред не был результатом отдельного действия, совершенного примитивным или глупым человеком, — это вред наносился коллективно и осознанно, причем ущерб лишь увеличивался, и не было ему конца и края. Рано или поздно большая часть серо-зеленой земли подо мной, вероятно, превратится в шлам и погрузится в море, и не будет ионийского поэта для того, чтобы запечатлеть и описать ее исчезновение, как это было в древние века.