Блюз Сонни. Повести и рассказы зарубежных писателей о музыке и музыкантах

В зале аэропорта О’Хэйра он сразу разглядел в толчее жену — она стояла неподвижно и улыбалась, берет и пальто на ней были темно-красные, почти черные. Он заспешил к ней. Вот она его заметила — неподвижная картина вдруг нарушилась, будто ожило очень старое живописное полотно, — подняла руку, помахала, вернулась в настоящее время и шагнула ему навстречу. Он снял и сложил темные очки.

— Бен! — радостно воскликнула она, и они обнялись. — Милый, у тебя ужасный вид! — Она отступила на шаг, осмотрела его и снова обняла. — По телевизору передавали, что в Лос-Анджелесе была страшная гроза, такой не помнят. Я ужасно волновалась!

— Ну-ну, — он, успокаивая, прижал ее к себе. — Как тебе гостилось у мамы с папой?

— А вы-то как долетели? Болтало, должно быть, ужасно? А за Трикси приехали из питомника?

Он взял ее за руку, и они, шагая широко и в ногу, пошли на стоянку.

— С Трикси все чудесно, и долетели мы чудесно, и вообще все чудесно.

Она насмешливо запрокинула голову и спросила:

— Ты что, пьян, Бенджамин?

Они, не сбавляя хода, обошли чету пререкающихся стариков с палочками.

— Я познакомился с одной девушкой, — сказал он.

Она пытливо заглянула ему в глаза.

— Хорошенькая?

Спросила, поддразнивая, шутя; но что-то в ней по-ястребиному насторожилось. Этого следовало ожидать. Он до нее уже был два раза женат, и они с ним во всем такие разные, день и ночь. Откуда взяться уверенности? А он вспомнил, как ему тогда на минуту подумалось, что та девочка — Арлинина дочь. Рано или поздно, он знал, он непременно спросит ее об этом прямо; когда-нибудь, но не сейчас. «Ополоумели от страха», — повторил он про себя, и в углу его рта снова появилась суровая складочка. Ему представился Ноев ковчег как огромное, слепое, бессмысленное существо, испуганно пробирающееся ощупью в ту сторону, откуда повеяло Араратом.

— Чересчур юная, — ответил он. — Совсем еще, можно сказать, не от мира сего.

Они шагали очень быстро, как всегда, легко и плавно обгоняя остальных. Нимрам на ходу иногда оглядывался через плечо, надеясь увидеть Анну Кертис. Глупая мысль, он понимал, ведь она будет идти последняя из последних, весело болтая, хотелось ему верить, или же опять «напуская на себя трагизм». Красные полы Арлининого пальто развевались, на щеках пылал румянец.

Анна Кертис, ступив на землю, сразу же узнала от отца, кто был ее добрый сосед в самолете. И на следующий вечер, когда Нимрам с Чикагским симфоническим оркестром исполнял Пятую симфонию Малера, она присутствовала в зрительном зале, сидела с родителями во втором амфитеатре. Они опоздали и вошли в зал, когда кончилась «Музыка на воде», которой Нимрам открыл программу. Ее отец получил билеты только в последнюю минуту, а ехать из их района в город было далеко. Они пробрались на свои места, пока оркестранты на сцене пересаживались, добавлялись новые инструменты, а те, кто играл Генделя, со скрежетом сдвигали стулья к середине.