Ближе некуда (СИ)

— Садись. Вот еда, — я подала ему хлеб, воду и рыбу. — Поскольку на мешке ты сидишь, держи это в руках. Хочешь — ешь. Поехали.

Два километра показались мне целыми пятью. Два раза Ер падал в обморок — быстрое превращение и кровопотеря делали свое дело. Я отдала ему свою шапку, чтобы он зажал ей бок, и к тому моменту, как мы вышли к зимовью, уши у меня отмерзли напрочь. Поднялся ветер. Я уже почти наощупь взобралась на крылечко и открыла дверь. Ера пришлось на себе почти втащить, он упал на пол и, попытавшись подняться, наконец, лишился сознания от боли.

Я включила фонарь, разожгла огонь в печи, заставила себя выйти из дома за дровами. К счастью, у дома еще оставались приготовленные заранее поленья, и мне не потребовалось их колоть. Это бы меня убило.

Пока комната нагревалась, я порылась в шкафу в комнате с кроватью и нашла чью-то старую одежду — свитер, брюки, носки, пару шапок. Отчаянно краснея, я затащила притворщика на кровать, перевязала бок — по счастью, рана оказалась неглубокой, и одела. Укрыв Ера одеялом, я вернулась в переднюю и уселась возле печи — греться. Что делать дальше — я не представляла. Буря приближалась со скоростью света. В шкафу отыскались консервы — томатный суп, оленина с бобами, сосиски. Несмотря на то, что по технологиям этот мир существенно отставал от Земли, постоянные переходы сделали свое дело — здесь не было электричества, но были долгоиграющие газовые фонари, не было водопровода, но были консервы, правда, не герметично запаянные, а закрытые металлическими крышками. Эта страна только вступала в эпоху индустриализации, но медицина находилась уже на уровне начала двадцатого века — были признаны асептика и антисептика, врачи ставили капельницы и знали о группах крови. Здесь их было шесть.

Я поела горячего томатного супа и почувствовала, как из живота тепло поднимается выше. Наконец, заболели уши — я всерьез испугалась, что их отморозила. Стало легче дышать и легче мыслить. Сегодня уже и думать было нечего про то, чтобы выйти из дома. Даже если бобра и занесет снегом — это лучше, чем если снегом занесет меня. С лыжами ситуация обстояла хуже. Оставалось только надеяться на волков. Я верну им живого и здорового волчонка, они довезут меня домой.

За окнами словно задернули синюю занавеску. Я доела суп, набрала в банку снега и поставила на огонь — кипятиться. Моей воды нам надолго не хватит, а провести здесь предстояло, по крайней мере, сутки. В бурю ни я, ни даже волк не рискнем высунуть нос за пределы зимовья. Равносильно смерти.

Завернувшись в теплое одеяло, через некоторое время в комнату вышел Ер. Он едва держался на ногах, но все же нашел в себе силы добраться до стула, который я поставила у печи и упасть на него рядом со мной.

— Прости, — сказал он, глядя прямо в огонь. Лицо притворщика казалось почти белым от потери крови. Я молча протянула ему банку с супом. — Ты могла с полным правом убить меня. Я не знаю, что случилось, почему я потерял контроль. До обращения еще далеко…

Он взял банку, ложку и принялся есть, жадно и причмокивая. Опомнился, покраснел так, что это стало заметно даже в полутьме, начал жевать бесшумно.

— Долго не был человеком, — сказал Ер, покосившись на меня.

Я кивнула. Волки, даже пережившие обращение, как я знала, не очень-то стремились снова стать людьми. Они пытались сражаться с полнолунием всеми возможными способами, но победить гормоны медицина этого мира пока не могла. Я слышала сказки о волчьих норах, в которые якобы не проникает луна, и которые позволяют притворщика пережить гормональный взрыв без обращения. То, что казалось бессмысленным Нине и Одн-не по отдельности, наполнилось смыслом, стоило его сопоставить вместе. Я прибыла в Белый мир в полнолуние, и меня встретили волки. Наверняка луна там действовала на волков совершенно иным образом. Наверняка через Ворота — через те самые волчьи норы — некоторые волки просто уходили в другой мир, переживая полнолуние в своем исконном обличье.

Я не заметила, как задремала на стуле у огня, и очнулась только, когда Ер потряс меня за плечо.

— Уже поздно, — сказал он, глаза притворщика светились желтым в полутьме.

Я подбросила в печку дров и вслед за Ером поплелась в комнату. Там, забравшись на верхний ярус, я укрылась пахнущим чем-то пряным одеялом и уснула прямо в одежде.

Утром буря разыгралась не на шутку. Ер не встал, когда я спустилась вниз и пошла умываться, он не пришел, когда я стала разогревать суп и позвала его, и я поняла, что дело плохо. Печка фыркала и кидала охапки искр, когда я забросила в нее дрова, в трубе выл ветер. За окном висела беспросветная белая пелена, и я даже не стала открывать дверь, чтобы убедиться, что на улице и правда бушует буря.

К счастью, еда у нас еще была. Я сделала себе заметку — обязательно пополнить здешние запасы, когда пойду из волчьей деревни. Может, кому-то еще этот дом спасет жизнь.

Ер лежал на кровати и смотрел в потолок. Его лицо казалось совсем детским на пожелтевшей от времени подушке.

— Эй, — сказала я, видя, что он не спит. — Ты чего? Заболел?