Ближе смерти и дальше счастья

В тот раз Деайним оказался в Башне чисто случайно. Он не знал, выяснила ли уже Эйлене-Аят всю беспочвенность его угрозы, и проверять не хотел. Поэтому сразу решил бежать, не дожидаясь первого допроса. Руа-Рейт, низкорослый, лысый, несмотря на молодость, кружил по камере, в отчаянии заламывая толстенькие ручки. Деайним, наслушавшись его, тоже впал в отчаяние. Безвыходность всегда вызывала в нем прилив силы. Он пресек Руа-Рейтовы метания, встал ему на плечи, дотянулся до решетки воздуховода на потолке и сорвал ее. Чистое безумие. В воздуховод могла пролезть разве только змея средней упитанности. Но Деайним, и раньше никогда не отличавшийся полнотой, в те времена был устрашающе худ. После каторжных работ он сильно раздался в плечах, но высох во всем прочем. Длинный и тощий, как штырь, он еще мог рискнуть. Немыслимо сложив плечи, Деайним таки пропихнулся в воздуховод. Руа-Рейт ухватился за его ноги, последовал за ним и незамедлительно застрял. Деайним сразу заизвивался в обратном направлении. Если утренний обход стражи ознаменуется пятками Руа-Рейта, отчаянно молотящими в воздухе, и его толстой задницей, висящей, как лампа, путь, по которому бежал Деайним, сразу перестанет быть тайной. А ему нужен был запас времени. Деайним скользнул ниже, сильно толкнул Руа-Рейта в плечи и со второй попытки столкнул его, Руа-Рейт на полу поминал индивидуализм Деайнима такими словами, что перед ними даже его поэма выглядела бледно и вяло.

— Заткнись, — неразборчиво донеслось из воздуховода, — я вернусь. Я тебя вытащу.

Деайним намеревался сдержать слово. И сдержал его. Причина исчезновения Руа-Рейта до той поры оставалась неизвестной. Деайним пробрался к язычникам, хотя и там его не ждали с распростертыми объятиями, и поведал. Язычники бушевали. Снова возникла угроза войны. Эйлене-Аят деликатно указали на незаконность ее действий. Руа-Рейта пришлось отпустить. Деайним тем временем отлеживался то в хижине Танги-Лойда, то в трюмах Руа-Танга и ровным счетом ничего не делал.

Деайним пришелся по вкусу всем троим братьям: вещь совершенно нереальная, настолько они были разными, Танги-Лойд, старший, принципиальный враг любой общественной системы, ценил в Деайниме опытного сидельца по государственным исправительным заведениям. Он великодушно простил Деайниму аристократическое происхождение, а у Деайнима достало чувства юмора не смеяться над его великодушием. Руа-Рейт, поначалу затаивший некоторое хамство, после выхода из Башни был от Деайнима в восторге. Побег — примитивно и неизящно. Дипломатия Деайнима доставила Руа-Рейту радость удовлетворенного тщеславия. Целая страна заступилась за его персону. Поэму в суматохе разрешили. Через три недели опомнились и запретили вновь, отчего популярность, естественно, возросла. Руа-Рейт на подобный резонанс даже не рассчитывал. Понятно, что с Деайнима он теперь пылинки сдувал. Руа-Танг, средний брат, ценил в Деайниме очаровательную наглость и спокойное в отличие от Танги-Лойда, отношение к политике и прочим вытребенькам. Деайниму нужды не было заниматься политикой. Он сам был символом бунта. Опытный контрабандист Руа-Танг, совершенно к политике равнодушный, был, по мнению братьев, самым глупым в семье. И именно с ним особенно коротко сошелся Деайним после того, как Руа-Рейт вскорости спился и умер в белой горячке, а Танги-Лойда пырнули ножом на набережной.

Но это было потом, а тогда Деайним пропихивался по воздуховоду, вверх, вверх, бесконечно вверх, задыхаясь, хватая воздух только горлом, ибо грудной клетке некуда было податься, но не останавливался: стоит отдохнуть, и он застрянет в трубе воздуховода. Попробуйте-ка, имея лишь руки и ноги и никаких вспомогательных орудий, протиснуться по узкой трубе вверх на высоту примерно восьмого этажа. Тогда поймете. Большую часть пути Деайним проделал в бессознательном состоянии, на одних рефлексах, что его и спасло. Осознавай он все прелести дороги, сдох бы на полпути. Но полуотключенный мозг все же запомнил, и сейчас двенадцать с лишним часов непосильного напряжения и безвоздушного кошмара слились в одно невыносимое мгновение. Сам Деайним не помнил и десятой доли того, что испытал.

Одри застонала от пронзительной жалости и жаркого уважения. Дотянувшись, она перекрыла воспоминание. Как же тебе досталось, Дени, бедный ты мой!

— Хорошая девочка! — слоем ниже промелькнуло — милая, милая…

Одри не могла сдержать удивления.

— А ты не думай, о чем думаешь, что не думаешь, — бросил ей Деайним свою коронную мысль.

На самом глубинном слое Одри уже было все ясно, но над этим слоем она водрузила изрядный блок, ведь они с Деайнимом договорились не вскрывать подсознание.

— Ладно, чего уж там. Только не пытайся врать.

Ласковая прозрачная волна.

— Но я ведь и правда об этом не думала.

— Вот именно, — поддразнивал Деайним. Он отлично уловил смущение Одри. Будь она сейчас во внешнем теле, со стыда бы сгорела. Но она знала, что Деайним насквозь чувствует ее смущение, и оттого оно не усугублялось. Наоборот, изнутри поднялся смех, словно трава щекочет босые ноги.