Ближний берег Нила

Оскар налетал на него в самых неожиданных местах, теребил за пуговицу, взахлеб рассказывал о своих изобретениях — например, музыкальном унитазе: когда садишься, играет военный марш, а когда дергаешь за ручку, то перестает' — и о блистательных коммерческих гешефтах, которые в ближайшем будущем принесут ему и его семье баснословные дивиденды. Он беспрестанно покупал и продавал какой-то сомнительный антиквариат, встраивал всех желающих в безумно сложные цепочки обмена жилплощади, разрабатывал безошибочные системы выигрыша в «Спортлото», выращивал на продажу кактусы и попугаев. В эти предприятия, как в черные дыры, ухала вся его скромная инженерская зарплата, а большая часть жалованья жены и пенсии родителей уходила на покрытие долгов. Практически всю семью кормил и одевал Гоша — телевизионный мастер высочайшего класса, способный, помимо этого, отремонтировать что угодно — от автомобиля до утюга. Собственно, из всего семейства с ним одним и можно было общаться. Случалось, они и сами зазывали его, то на чашечку кофе, а то и на стаканчик портвейна.

Кофе и быстрые супы из пакетиков варили на электроплитке, на ней же жарили яичницу и разогревали готовые продукты из кулинарии. В холодильнике не переводилось заливное в блестящих жестяных формочках и любимое Линдой «мартовское» пиво. Когда же такая «домашняя» пища надоедала, они одевались и шли перекусить куда поближе — в «Мушкеты», к «Чванову» или в недавно открывшуюся стеклянно-бетонную «Орбиту».

Потом настал черед стиральной машины, кресел, секретера. Они пускали корни — и прорастали друг в друга тысячей мелких черточек, привычек, особенностей.

Подчас такие мелочи в одном из супругов были другому милы и приятны, иногда раздражали, даже выводили из себя — но со временем становились или забавны, или переставали замечаться, или осознанно изживались, будучи замеченными. Так, Линда приучилась чистить зубы только своей щеткой, а Нил отучился громко зевать и без крайней надобности почесывать интимные места.

II

Приближалось лето, а с ним — сезонная трудовая повинность, официально именуемая третьим трудовым семестром. На бумаге студенческие строительные отряды признавались делом добровольным, и действительно истории известны личности, рискнувшие проигнорировать это мероприятие, не имея серьезной отмазки, но дальнейшая судьба таких личностей была, как правило, незавидна. Юная чета Баренцевых решила тянуть до последнего и, если ничего за это время не образуется, явочным порядком вписаться в один специфический отрядик, называемый в народе «мебельным» или «мичуринским». Первое название отражало тот факт, что отряд существовал исключительно для мебели, вернее сказать, для звонкого отчета, а реальный его народнохозяйственный КПД представлял собой устойчиво отрицательную величину — явление, невозможное в теории, но сплошь и рядом встречающееся в повседневной практике. «Мичуринским» же отряд стал благодаря единственному виду трудовой деятельности, осуществляемой бойцами, а именно — детородными органами груши околачивать. Это, конечно, следовало понимать в переносном смысле, потому что в прямом смысле упомянутые органы использовались исключительно по своему природному назначению — и с повышенной интенсивностью. О последнем, кстати, свидетельствовала табличка на входе в отрядный барак, определенно рассчитанная на знатоков мужской консонансной рифмы: ОТРЯД «БОРЕЙ» — 48 ЕДОКОВ!

Самое удивительное, что за попадание в «Борей» даже не брали вступительного взноса. Правда, пребывание в нем требовало немалых денег — в торговле алкогольными напитками наступления коммунизма пока не предвиделось.

Такая халява была, конечно, предпочтительней, чем по двенадцать часов в сутки месить бетон на строительстве КамАЗа или катать асфальт на болотах Полесья в надежде привезти с этой двухмесячной каторги, в самом лучшем случае, столько, сколько можно было взять за один скромненький «разгон» на Галере или за удачную карточную партию с применением Ниловой оптики. Но перспектива провести лето в сельском нечерноземном захолустье и в тесном принудительном общении с полусотней пьяных рыл, успевших обрыднуть за учебный год, радости не внушала. У Нила, правда, была пуленепробиваемая маза — перенесенный менее года назад гепатит. Но у Линды ничего подобного не имелось, а бросать жену на произвол судьбы он не собирался.

Помог случай. На последнем экзамене Нил отстрелялся быстро, удачно и в праздничном настроении заглянул в комитет комсомола, намереваясь сгоношить кого-нибудь на распитие бутылочки-другой пива. Но там он застал только Карину Амирджанян из факультетского бюро. Вид у комсомольской богини был озабоченный.

— Спихнул? — спросила Карина.

— А как же! Четыре шара по общему языкознанию — это вам не хухры-мухры!

— Поздравляю… Слушай, Баренцев, ты-то мне и нужен!

— А что такое?

— Новая разнарядка прямо из горкома. Агитколлектив при городском штабе ССО.