Ближний круг, ч. 1

Посольство СССР в Багдаде  было окружено высоким, из бетонных плит забором. Аятолла Хомейни выпустил какую-то там фетву, в которой предписал своим сторонникам вести джихад против «малого сатаны» — против СССР. Если учесть, что большой Сатана — США — получалось сильно. Аятолла вел войну против двух сильнейших держав на планете — и не мог ожидать ничего хорошего. Впрочем, пока он не мог справиться с одним Ираком.

Цагоев от греха подальше оставил Николая в машине и сам пошел в здание посольства вместе с ГВС. Японский внедорожник, больший по размеру и лучший по качеству чем Паджеро, на котором ездили лидеры Пешаварской семерки (он даже помнил их номера — должен был ликвидировать Раббани, на остальных тоже были нацелены исполнители) — в нем был кондиционер и сидеть в нем было вовсе не тягостно. Николай сидел и думал, к чему они идут и к чему в конце концов придут. Любая, самая минимальная инициатива, любое отступление от правил вызывало реакцию, сравнимую с реакцией на измену Родине. А ведь нахватаемся... нахватаемся. Он вспоминал рассказ одного из своих курсантов Интербата — Израиль разыскивал его за убийства и теракты. Он рассказывал, как в пятнадцать лет расстрелял моторизованный патруль израильской армии. Их было двое... они украли у отца пистолет и автомат и открыли огонь. Совсем не готовясь и не думая о последствиях — просто подкараулили в приметном месте. Его друг погиб а ему каким-то образом удалось уйти, петляя в узких улочках Хеврона. И потом он с удивлением узнал, что капрал израильской армии — скончался от полученных ранений и еще один — ранен легко. Вот этих вот — попробовали бы поставить строем идиоты. Или воевать против них — с соблюдением пехотного устава...

Придурки.

В стекло постучали, он машинально положил руку на пистолет — египетский, девятимиллиметровый ТТ, тоже подарок интербригадовцев. У машины стоял какой -то человек, но не араб, свой.

Он открыл дверь.

— Товарищ Зарубин?

Он оглядел собеседника. От тридцати до сорока, простецкое лицо — правильное, красивое, такое на плакатах любят изображать — прославляющих трудовые подвиги трактористов. Темные, расплывающиеся пятна в подмышках на белой короткой рубашке — посольские не привыкли к жаре, у них везде кондиционеры.

— А в чем дело?

— С вами бы хотели побеседовать. Прямо сейчас.

— Кто? О чем?

— Вам все скажут.

Тракторист покосился на пистолет за поясом.

— Документы.

На свет божий появилась красная книжечка. Щит, меч, семь букв. КГБ СССР. Они когда прибыли в Сирию — у них даже паспорта забрали.

— Устраивает?

— Нет.

Такого ответа КГБшник явно не ожидал. В СССР у многих сама красная книжечка со щитом и мечом вызывала оторопь. А у Николая она не вызывала ничего, кроме ненависти. Телятников, Грешнов, Баранец. Предатели с такими же книжечками — из-за них погиб Шило и шайтан знает, кто еще. Страшнее всего как они предавали. Им было плевать на то, что идет война, что в горах гибнут пацаны, многим из которых по девятнадцать лет, не больше. Они предавали обдуманно, предавали кто из-за денег, а кто из-за ненависти — но у всех были вот такие же книжечки. Ими они пользовались, чтобы предавать.

— Ты чего, рафик. Не понял, кто и куда тебя приглашают.

Гражданскому КГБшнику против Николая выстоять не светило. Ни секунды. Он просто схватил его за ворот и рванул на себя. Треснула ткань, КГБшник ударился рукой об дверь и как-то по-детски ойкнул.

— Мои товарищи под Кандагаром лежать остались, понял? — глядя прямо в глаза, сказал Николай, — а корочкой своей можешь подтереться, я тебе не подчиняюсь. Пшел вон.

КГБшник испарился — и можно было ожидать всякого. Собственно, для решения вопроса о его отправке на родину материала уже хватало, заявление избитого КГБшника стало бы последней каплей в и без того переполненную чашу.

Но вместо этого  через несколько минут он увидел, как к его машине, прямо через всю стоянку направляется еще один человек, едва ли не моложе первого, в легком, бежевом костюме. И уже по тому, как он идет — Николай заключил, что с ним можно и поговорить.

Человек открыл заднюю дверь, забрался в машину.

— Салам, бача, — по свойски сказал он, — хуб асти?[49]

— Скверно, — по-русски ответил Николай, — и лучше не станет.

— Ну, это как сказать. На, глянь. Потом выкобенивайся...

На протянутой сзади ладони лежал афганский орден Звезды. Второй степени — просто так им никого не награждали.

— За что?

— Восьмидесятый год. Мы охраняли Бабрака Кармаля. Дальше рассказывать?

— Не нужно.

Николай промолчал — он уже научился играть в игры. Пусть больше говорит собеседник, запутываясь в словах.

— Сейчас твое дело слушают. Недоброжелателей у тебя хватает. Сам понимаешь — те, кто на точках сидит — их мнение слушать не будут, все штабные решат. Но есть одно «но» — поможешь нам и останешься здесь. Нет — поедешь домой.

— А что это вы меня, товарищ полковник, Родиной пугаете?