Ближний круг российских императоров

Все это действо не было чем-то из ряда вон выходящим, буйные гуляния перед Рождеством и на Масленицу, с ряжеными и непристойными шутками — старая традиция, как в России, так и в Европе, традиция, которую Церковь много раз пыталась запретить, но всегда безуспешно. О ряженых на Руси упоминают с XII в., и поскольку упоминают в официальных документах, то всегда осуждают. Но, видимо, в людях с древнейших времен осталась потребность в особенные сакральные моменты погружаться «в вывернутый наизнанку» мир предков, природных духов и мертвецов, где все наоборот. Погружаться именно затем, чтобы потом обновленными вернуться в реальность. Ряженые меняли свой облик — становились на ходули, обматывали соломой руки и ноги, чтобы они казались толстыми и кривыми, подкладывали горбы под вывернутую наизнанку шубу, на костюм навешивали колокольчики, старые веники, лапти и др. Чтобы придать себе устрашающий вид, ряженые приделывали длинные клыки из репы, надевали на голову тыкву с вырезанными глазницами и прикрепленной внутри свечой, закутывались в белое полотно и т. д. Чтобы выглядеть чудно́ мужчины переодевались в женскую одежду, а женщины — в мужскую, при этом нередко на ноги надевали непарную обувь, на голову корзину или что-нибудь из посуды. На Русском Севере популярный персонаж святочных игр на посиделках — ряженый «покойником»: его одевали в белое, натирали лицо мукой, в рот вставляли торчащие зубы, вырезанные из брюквы, клали на скамейку, оплакивали, заставляли девок целовать лежащего. На таких гуляниях можно увидеть рядом людей, «представлявших» козу, коня, медведя, тура, аиста и журавля, чертей, ведьм, карикатурных нищих, солдат, цыган, евреев, немцев, арапов и тут же — святых Николая, Андрея, Варвару и ангелов. «Всешутейшия собор» вполне укладывался в эту традицию. Правда, порой было очень сложно понять, смеется ли Петр над папистами, или глумится над Церковью вообще.

Известный русский историк Василий Ключевский писал: «Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны. Но еще хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма. Трудно сказать, что было причиной этого, потребность ли в грязном рассеянии после черной работы или непривычка обдумывать свои поступки. Петр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением. Так возникла коллегия пьянства, или “сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор”. Он состоял под председательством набольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав…

<…> Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, “служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками”, свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в Древней церкви спрашивали крещаемого: “Веруеши ли?”. Так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: “Пиеши ли?”. Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инако мудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему — путь к венцу мученическому. Бывало, на святках компания человек в 200 в Москве или Петербурге на нескольких десятках саней на всю ночь до утра пустится по городу “славить”; во главе процессии шутовской патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре; за ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; пили при этом страшно, замечает современный наблюдатель.