Близкие

– Денис… Разговор есть… Блин. Нет, встречаться уже не нужно. Поторопился я с тобой. Ты, вот, оказывается, какой ненадежный товарищ, проблемный. Конфликты у тебя какие! Да, я понимаю, что Измайлов. Денег я назад не требую, хотя в этом году ты мне все порубил, весь бизнес. Понял теперь, как дальше? Меня Макс не вспоминает и не будет, а ты – выгребай сам. Но если мое имя где-то всплывет – я тебе светскую жизнь укорочу, и не светскую тоже. Я сейчас спокойно объясняю, мне важно, чтобы ты меня правильно понял. «Эдем» – проект долгосрочный, но в этом году из-за скандала я уже ничего из него не выжму. Придется его переименовывать, телефоны менять и продолжать на следующий год. Но ты – утряси все, Денис, утряси. Иначе – лежать тебе вместе с твоими любимыми старушками в сырой земле. Понял? Доходчиво?

– Не понял. Интервью же с тобой было? Все его видели.

– Интервью было и прошло. Я об «Эдеме» ничего не знаю. Может, ты его и придумал. Так что, один перевод стрелок – и я тебе памятник попроще закажу, без эпатажа. Теперь доходчиво?

            Уже к вечеру муниципальный канал передал, что мэрия к проекту «Эдем» не имеет никакого отношения, а жители города должны быть бдительны, не поддаваться на фальсификации и не доверять рекламе, даже если в ней участвуют известные журналисты.

– Шихарев тебя кинул походу, – комментирует Костик, глядя в очередную статью. – Просто обвал заказухи. Не боишься, что центральный откажется от сотрудничества?

– Не боюсь, ничего не боюсь. Другой вопрос меня мучит… Ты меня уважаешь?

            Костик смотрит молча, тяжело, а потом насилу улыбается.

– Во ты приколист!

21. ЕСЛИ К ОСЕНИ ВЫРУЛИШЬ, ПОЗВОНИ.

            Денис чувствует, что нужно все обдумать. Травля в газетах все еще длится, но никто из редакторов не обращается к нему за разъяснениями. Все эти статьи не касаются его напрямую, а касаются исключительно проекта «Эдем» и спекулятивной рекламы, в которой он участвовал. Разъяснения редакторам не нужны, за них не проплачено.

            Дебил-Макс продолжает тратить деньги на реализацию своей страшной мести. Реакции центрального канала пока нет, и Денис работает в обычном режиме.

            Только Костик немного напрягся. Но дома – все по-прежнему, и дома не получается все обдумать и разложить по полочкам. Дома Денис отдается другой стихии.

            И тут разгромная компания выходит на новый уровень. Статьи приобретают однозначный и четкий вектор – Федулов и его «Час откровенности». И уже плывет все – двойная бухгалтерия, неуважение к интервьюируемым, высокомерное и издевательское отношение к молодым талантам.

            «Позволяет себе такие замечания, которые выдают в нем не просто умничающего профана, но человека черствого, бездуховного, неспособного понять прекрасное», – жалуется оперная дива Арефеева.

            «Хамит. Острит невпопад. Когда я сказал, что четыре языка знаю в совершенстве, он заржал прямо мне в глаза», – вспоминает футболист Иван Кравец.

            «Факты перевирает. Куски диалога выбрасывает, и получается, что я сказала то, чего не говорила. А я не говорила, что звезды продаются после корпоративов. Я не говорила, что Шестаков гей. Когда увидела это в передаче, ужаснулась. Не была готова к тому, что «Час откровенности» выдумывает «откровенности» сам, без участия и согласия гостя», – говорит Макс Измайлов устами Милочки Лебедевой.

            «Богохульствует и пропагандирует безбожие. Не удивляюсь, что он замешан в таком грязном, преступном деле, как «Эдем», – добивает Рубакин.

            Жалобы накапливаются. За ними идут признания в том, что Денис вымогал деньги за участие в программе, и опять находится ряд свидетелей. То есть частный детектив Пичахчи работает хорошо, очень хорошо…

            Да и что тут обдумывать? Отчасти правда, отчасти полуправда, как и в истории про пиццу. За каждой передачей, за каждой медийной персоной стоит нечто подобное, и если задаться целью очернить эту персону, то все возможно, почему нет? Но договоренности о будущих интервью куда-то улетучиваются.

– Со мной не хотят разговаривать, – Юля едва не плачет. – Бросают трубку.

– Не звони пока никому. Возьми отгулы. Утрясется.

            Но как утрясется, если он не утрясает? Нужно самому заказать интервью с собой на каком-то канале, в какой-то газете, нужно оправдаться так, чтобы ни разу не упомянуть имени Шихарева. Ситуация зыбкая.

– И как дальше? – спрашивает Костик.

– Может, сделать интервью с самим собой? – полушутя говорит Денис.

– Какой канал теперь его возьмет? Вряд ли… Даже мне не хочется вхолостую работать.

            В сердце влетела оса. Зудит и жалит изнутри, но не сдыхает. Думает, когда же сделать больнее, когда же?

– Да, честно говоря, табак это дело, – продолжает Костик. – Если к осени вырулишь, позвони. Я пока на себя поработаю.

            Денис хватается за спасительную мысль: это он о работе, это только о работе. Но к чему тогда «позвони»? Разве они расстаются?

– Кость, ты чего?

            Спросить бы: «Уходишь?» Но они же не любовники. Они близкие люди, а близкие люди не пропадают внезапно.

– Ухожу, – говорит спокойно Костик. – Поднадоело это. И Оксана тоже. Не вечно же нам так жить?

– Если ты из-за работы, то я все улажу, все исправлю…