Близкое и далёкое

  С этими мыслями скрипач тронул смычком струны, и скрипка, повинуясь его опытным рукам, запела. Наталья живёт на втором этаже – должна услышать.

  Кто-то, проходя мимо пятиэтажки, наверное, подумал бы, что немолодой музыкант, озарённый любовной музой, играет для любимой девушки, стремясь добиться её расположения. Но единственной возлюбленной Михаила – и на земле, и на небесах – была его супруга Лариса. Наталье он был благодарен за сына.

  Четыре года назад Владика задержали на митинге против коррупции. В колонии, куда его посадили по обвинению в участии в массовых беспорядках, парня били и пытали, требуя чистосердечно признаться, а заодно и оговорить своих товарищей по несчастью, дав нужные следствию показания. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы журналистка Наталья Совенко не подняла шум. История с Владиславом Мухиным получила широкую огласку не только в России, но и за рубежом. Отсидеть ни за что Владику, правда, пришлось, и надзор за ним установили после освобождения – за то, что заявил о пытках. Но главное – его не придушили по-тихому.

  А теперь саму Совенко обвинили в пропаганде экстремизма и заперли под домашний арест. На все мольбы журналистки отпустить её под подписку о невыезде – к умирающей в реанимации старшей дочери – суд оставался глух. В конце концов, правда, отпустили на несколько часов – проститься с Алисой – и снова под арест.

  Чувства этой несчастной женщины были Михаилу понятны. Когда его Лариса умерла от скоротечного рака, он думал, что сойдёт с ума от горя. Но он не сидел взаперти – надо было заботиться о сыне, зарабатывать, чтобы на что-то жить. И он играл на скрипке – на концертах, в ресторанах, на офисных корпоративах. И в свободное время – для измученной страданиями души. Он был занят делом. А Наташу лишили даже этого утешения.

  До ареста сына Михаил не интересовался политикой, безропотно принимая всё как есть, и в людях всегда старался найти что-то хорошее. Когда Владика пытали в полиции, он впервые задумался о том, что доброе и светлое, пожалуй, есть далеко не в каждом. Некоторым оно чуждо, словно китайская грамота. И вот с Натальей… Михаил не сомневался, что её нарочно стремятся сломить духовно, довести до сумасшествия или самоубийства. Но нет – так просто он не отдаст спасительницу своего сына этим садистам! Пусть он ничего больше не умеет, кроме как пиликать на скрипке, пусть не в его силах освободить узницу, но исцелить её душу Михаил считал долгом чести. И он играл.

  С того дня визиты скрипача под окна квартиры Натальи стали повторяться с завидной периодичностью. Играл Михаил преимущественно классику, иногда разбавляя философскими напевами "о несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви", об очаге забытых истин, до которого "один лишь шаг, и это шаг длиннее жизни". Конечно, удавалось ему это не каждый день, однако пару раз в неделю музыкант брал скрипку и ехал на другой конец города, шагал по не чищенным от снега тротуарам, чтобы отвлечь от грустных мыслей узницу собственной квартиры. Он не мог знать, нравятся ли Наташе его уличные концерты, ибо она даже не выглядывала в окно. Но всё равно продолжал приезжать.

  Бывало, что на музыканта набрасывались с бранью агрессивные идиоты со здоровенными лбами, угрожая показать силу своих кулаков, если он не уберётся по-хорошему. Тогда Михаил уходил, чтобы через некоторое время появиться вновь. Некоторые, напротив, приходили в восторг от его музыки. Старушки, бывало, прослезившись, просили музыканта сыграть на бис. Он им не отказывал.

  Около месяца продолжались эти концерты для незримого слушателя, пока однажды окно на втором этаже не открылось. В проёме показалось лицо Натальи – бледное, с припухшими от слёз глазами. Скрипач как раз только что закончил партитуру Моцарта. Увидев её, он закивал головой.

– Это Вы, Михаил Сергеевич? – удивилась узница.

– Здравствуй, Наташа!

– Вы замечательно играете!

– Стараюсь. Тебе нравится?

– Очень нравится. Особенно Моцарт.

– Хочешь, ещё сыграю?

– Да, пожалуйста, если можно, – произнесла она чуть смущённо.

  Никогда ещё Михаил не выполнял пожелания слушателей с такой радостью. Да и не смог бы он сейчас отказать той, которая впервые за столько времени проявила интерес, впервые о чём-то попросила. По лицу слушательницы он увидел, как аккорд за аккордом отступает чёрная тоска, сменяясь твёрдым желанием жить. Теперь Михаил был уверен: эта женщина ничего с собой не сделает.

  В этот раз он задержался подольше. Наталья, накинув на плечи пальто, стояла у открытого окна и слушала.

– Спасибо Вам, Михаил Сергеевич! – поблагодарила женщина музыканта, когда тот, устав играть, стал упаковывать инструмент в футляр.

– Не за что! Ты ведь сына моего спасла. Если хочешь, приду на неделе – ещё поиграю.

– Так всё это время Вы приходили играть для меня?

– Ну да. Когда не стало моей Лары, сам музыкой и спасался.

– Должно быть, Вы её очень любили? – в голосе Натальи слышалось неподдельное сострадание.