Он скользнул вверх, специально касаясь грубой тканью штанов члена мальчишки (тот протестующе и болезненно шикнул), и навалился на него, целуя в губы и проталкивая язык в рот, когда тот ошалело втянул воздух (как же великолепно было то, что он ничего не видел). Уолкер завертел головой, замычал, задёргался, вновь напоминая попавшую на сковородку змею, и Тики с наслаждением провёл по небу, одновременно с этим обвивая ствол мальчишки тонким щупальцем (засунуть его в уретру ли нет, засунуть или нет?..) и выкручивая правый сосок пальцами — мальчишка выгнулся настолько, насколько мог, явно разделяясь между доставляемым удовольствием и собственной злостью, и вдруг… больно сомкнул челюсти, заставляя Микка подавиться и отпрянуть, недоуменно поглядывая на Аллена и его окрасившиеся в кровь губы.
Вот мы и познакомились поближе, как и хотел господин Граф, подумал мужчина, против воли широко ухмыляясь и чувствуя, как зарастает рана на прикушенном языке. И — все-таки скользнул истончившемся щупальцем в уретру тут же длинно застонавшего и рвано заругавшегося мальчишки, сползая вниз, к его груди, и вылизывая его рассеченный сосок.
Кажется, пора переходить к самому сладкому?
Тики мечтательно зажмурился, хрустнув спиной в предвкушении, и снова вернулся к губам Малыша, слизывая свою кровь из уголка его рта и восторженно наблюдая за тем, как Уолкер злобно кривит тонкие губы.
Интересно, глаза у него сейчас серые или же все-таки золотые?
— Ты сам нарвался, — только и протянул Микк со вздохом и, отстранившись, быстро разделся, вскоре накрывая охнувшего Аллена горячей кожей и скользя рукой по стволу его колом стоящего члена, истекающего смазкой.
Напряженный, горячий… Мужчина облизнулся, совершенно не в силах себя сдерживать, и, на секунду отпустив тут же с удвоенной силой забрыкавшегося Аллена, рука которого снова пошла перьями Чистой Силы, перевернул его на живот, вздергивая вверх задницей.
— Зрелище потрясающее, — поделился он с Уолкером весело. И — развел его ягодицы, размашисто лизнув сжавшееся колечко ануса, а после — щедро полив его маслом.
Мальчишка вздрогнул, завалился куда-то набок, вновь пытаясь выбраться, и это так завело, так возбудило, так зажгло, что Тики не сдержался от лёгкого смеха, словно был взрослым, который разъяснял ребёнку невозможность того, что тот старается сделать.
О, Уолкеру не сбежать.
Микк же его держит так крепко, так сильно, как, вероятно, даже Неа не держал этого сучёныша.
Мужчина со злорадством вслушался в новый поток шипящих матов и запустил одно из щупалец в бархатистый рот мальчишки, наслаждаясь его непонимающим всхлипом и мягкостью гладкой кожи. Как же было хорошо, о боже. Как же было приятно гладить Уолкера по впалому животу, как потрясающе было дёргать стоящие соски то пальцами, то самыми кончиками многочисленных щупалец, как великолепно было сжимать его ствол и слышать отрывистый полувздох-полустон на каждое внезапное движение внутри члена.
Тики уткнулся носом ему между лопаток, чувствуя, как внутри всё дрожит от нетерпения, как его что-то переполняет, и кусая бледные выпирающие позвонки, и проник в Малыша первым пальцем.
Тот мелко задрожал, явно всеми силами пытаясь ровнее стоять на подкашивающихся ногах, и дернулся назад, подальше, и тут же — подался навстречу проникновению, словно не зная, чего ему хочется больше и потому ругаясь только громче и горячее.
Микк протолкнул палец глубже, щедро смазывая тугого мальчишку изнутри, и вскоре уже растягивал его под себя вовсю, не стесняясь кусать косточки его выступающих лопаток и мокро целовать выпирающие позвонки. Его пальцы скользили в Аллене, почти каждый раз заставляя мальчишку дергаться, вздрагивать и едва ли не кричать, и мужчина каждую секунду ощущал только то абсолютное наслаждение, за которым всегда и гнался.
Язык Уолкера, ласкаемый щупальцем, был скользким, горячим и юрким — Аллен пытался отплеваться, вывернуться и только делал для себя хуже, потому что вскоре его полувскрики превратились в длинные протестующие мычания, кроме которых он ничего не мог и произнести, а Тики застонал так, словно во рту у мальчишки был ни много ни мало его член.
Который, кстати, стоило бы уже загнать в его восхитительную задницу.
Что Тики вскоре и сделал.
И — мальчишка длинно застонал, прогнувшись в пояснице, и голос его взлетел, превращаясь в вымученный хрип, и Микк глухо рассмеялся, ощущая себя таким… таким… таким, каким никогда не ощущал, когда трахал кого-то. Он оставил несколько алых засосов на бледной спине, наслаждаясь прерывистыми вздохами и судорожными подрагиваниями Уолкера, и потянулся к его волосам, проводя ладонями по бокам, задевая соски (сжатые тонкими щупальцами — Аллен дрожалдрожалдрожал от каждого лёгкого игривого прикосновения их кончиков) и гладя шею.
Он был его. Полностью принадлежал Микку: руки, ноги, кости, задница, грудь… или не полностью?
Его мысли. Чьими были его мысли? А чьим было его сердце? Тики хотел его сердце. Заполошно бьющееся в грудной клетке как птичка сердце. И — он хотел его всего. А потому — нужно было ещё немного поиграть.