Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник

– Здесь налево, и мы на месте.

Голос Карлссона прозвучал слишком громко, и он вздрогнул.

Толкнув дверь, они вошли в палату на восемь человек. Окна выходили на участок сада, который явно нуждался в уходе. Влажная, слишком высокая трава и сорняки по краям лужайки придавали ей заброшенный вид. Некоторые пациенты в палате, похоже, спали – неподвижные, накрытые одеялами холмики на кроватях, – но одна сидела в кресле и отчаянно, непрерывно плакала, беспрестанно потирая сухие ручки. Она казалось молодой и была бы симпатичной, если бы не пятна ожогов, покрывавшие все ее лицо. Другая, с уютным узлом седых волос на затылке и в викторианской ночной рубашке, застегнутой до самого подбородка, собирала мозаику. Она подняла глаза и застенчиво улыбнулась вошедшим. В воздухе стоял запах рыбы и мочи. Медсестра за столом узнала Карлссона и кивнула ему.

– Как она сегодня? – спросил он.

– Ее перевели на другую схему лекарств, и ночью она вела себя потише. Но она хочет, чтобы ей вернули вещи. Постоянно ищет их.

Вокруг кровати Дойс натянули полосатый полог. Карлссон слегка отодвинул его в сторону и сделал знак Фриде войти. Мишель сидела в кровати, неестественно выпрямив спину. На ней был бежевый больничный халат, волосы ей вымыли и заплели в две косички, как у школьницы. Глядя на нее, Фрида подумала о том, что лицо Мишель лишено четкости, его контуры словно размыли, и она походила на акварель, выполненную сильно разжиженной краской: кожа у нее была розовой, но со слабым оттенком желтизны; волосы не были ни седыми, ни каштановыми; глаза отличались странной замутненностью; даже жесты у нее были неясными, словно у слепой женщины, которая боится удариться об окружающие предметы.

– Здравствуйте, Мишель. Меня зовут Фрида Кляйн. Вы не против, если я сяду здесь? – Она указала на стул с металлической рамой, стоящий у кровати.

– Это для моего друга. – Голос у нее оказался мягким и хриплым, словно заржавел от простоя.

– Ничего страшного. Я постою.

– Кровать пустая.

– Можно, я на нее сяду? Я не хочу вас стеснять.

– Я в кровати?

– Да, вы в кровати. Вы сейчас в больнице.

– Да, – сказала Мишель. – Я не могу вернуться домой.

– Где ваш дом, Мишель?

– Никогда.

– У вас нет дома?

– Я пытаюсь сделать его красивым. Все мои вещи. Тогда, может, он больше не уйдет. Он останется.

Фрида вспомнила, что Карлссон рассказал ей о навязчивом собирательстве Мишель – о флакончиках и обрезках ногтей, аккуратно разложенных на полках. Возможно, она пыталась превратить невзрачную комнату в полуразвалившемся здании в Детфорде в свой дом, заполняя его единственными предметами, которые могла собрать, – разнообразными осколками чужих жизней. Возможно, она пыталась заполнить пустоту своих дней утешением, которое дарили вещи.

– Кто этот человек, который должен у вас остаться? – спросила Фрида.

Мишель посмотрела на нее невидящим взглядом, затем неожиданно легла на спину.

– Сядьте возле меня, – сказала она. Ее глаза смотрели в потолок, где мигала лампа дневного света.

Фрида села.

– Вы помните, почему оказались здесь, Мишель? Помните, что произошло?

– Я отправляюсь в плавание.

– Она все время бормочет о плавании, о море и реке, – объяснил Карлссон.

Фрида оглянулась на него.

– Не говорите о Мишель, словно ее здесь нет, – попросила она. – Простите, Мишель, вы говорили о плавании.

Женщина, которая завывала не переставая, неожиданно издала резкий вопль, а затем еще один.

– Одна-одна-одна, – сказала Мишель. – Но не для них.

– Для кого?

– Они приходят, чтобы снова быть рядом. Как и он. Восхитительно. – Неожиданные слоги выпадали у нее изо рта подобно камням. Похоже, она сама удивилась. – Нет, неправильное слово. На нем ни клочка.

– Человек, который сидел у вас на диване…

– Вы с ним знакомы?

– Откуда вы его знаете?

Похоже, вопрос озадачил ее.

– Дрейк на реке, – произнесла она своим ржавым голосом. – Он никогда не бросал меня. Не как другие.

Она вытянула огрубевшую руку; Фрида немного поколебалась, затем взяла ее. За пологом медсестра нарочито бодро разговаривала с плачущей женщиной.

– Никогда не бросал, – повторила Мишель.

– У него было имя?

Мишель уставилась на нее, затем опустила взгляд на их сцепленные руки: Фриды – чистую и нежную, руку интеллектуалки, и Мишель – мозолистую, покрытую шрамами, со сломанными ногтями.

– Вы обратили внимание на его руки? – спросила Фрида, проследив за взглядом Мишель.

– Я целовала ее там, где его ранили.

– Его палец?

– Я говорила: «Ну-ну-ну-ну».

– Он говорил с вами?

– Я угостила его чаем. Приветила его. Сказала: «Мой дом – твой дом» – и попросила его не уходить, сказала «пожалуйста» в начале и в конце тоже. Все уходят, потому что они на самом деле не здесь. Это – тайна, которую больше никто не понимает. Мир движется вперед и вперед, и ничто не может ему помешать – просто пустой мир, а потом пустое море. Можно почувствовать ветер, который дует с самого начала, а потом на тебя смотрит луна, и проходит сто сотен лет, пока не увидишь. Хочется получить место упокоения. Как он.

– Вы имеете в виду мужчину у вас на диване?

– Его просто нужно хорошенько кормить. Я это могу.

– Вы помните несчастный случай?