Читаем Близнецы на вкус и ощупь (СИ) полностью

— Чего ты пришел тогда? Это же я, твой всё тот же непутевый отпрыск, — Джордж продолжал копаться в конфетах, не поднимая головы.

— Завтра Билл и Мерида уезжают, а ты, поскольку не способен осознавать ничего иными методами, чем применением наказания, лишаешься метлы до конца лета, — голос Артура был строг, но те, кто знает его давно, распознали бы усилие, с которым он выдавливал из себя эти слова в адрес обычно лучезарного и доброго сына Джорджи.

Джордж подскочил на ноги, но вся спесь мгновенно улетучилась, потому что даже флоббер-червю было очевидно, что он это заслужил.

— Да и черт бы с ней, — махнул парень рукой, отворачиваясь, — главное, пусть сваливают уже, да поскорее.

Артур был запутан. Он не понимал, откуда столько злости в его всегда отзывчивом мальчике. И ладно бы свои девчонки, но гостья? Что она ему сделала?

— Сын, смотри, не пожалей позже о своем поведении, — бросив последний тяжелый взгляд на спину Джорджи, Артур вышел, закрыв за собой дверь.

***

Джордж опять не спал. Уже которую ночь мозг диктовал глазам «откройтесь». Казалось бы, осталось так немного потерпеть, но каждая прожитая минута усиливала боль. Он запутался в прилипших к телу простынях, скатавшись в какой-то кокон в ложбинке своей кровати. Мучала жажда, во рту стало вязко, и слава богу, что ни с кем не надо было разговаривать.

«С радостью бы сейчас поменяться с Фредом телами. Спокойно поспать хотя бы немного, чтобы завтра хватило сил посмотреть в ее лицо напоследок и запомнить его, словно фотографию».

Нет, полюби он призрака, всё было бы значительно хуже. Но, тем не менее… «Прости, Билл, я был тебе плохим братом», — непрошенные мысли о ласках этих двоих напористо лезли в голову, и, не в состоянии пялиться больше в потолок, который того и гляди свалится, оканчивая эту никчемную жизнь, Джордж начал выпутываться из простыней.

«Спущусь, подышу воздухом».

Близнец натянул на себя шорты, оставляя торс открытым: ночь была так же горяча, как и прошедший день, и парень нуждался в ласке ветра, который высушил бы его тело. Ступни ощущали каждый камушек земли, кукуруза стояла безмолвно, лишая Джорджа шанса на желанное дуновение, а луна, как и тысячи лет назад, обливала поле мистическим блеском, словно серебристой краской, накапавшей с небес. Затаился ли здесь верфольф?

Джордж провел пальцами по уже сходящей припухлости ожогов от камыша. «Возможно, она коснулась меня, когда клала поверх свою шляпу? Терпи, просто терпи…»

Стоять на улице не так сильно развлекательно, как он воображал. Спящий дом с дырами черных окон и облупленной краской выглядел и вовсе брошенным. Изнутри он не казался таким холодным, хрупким и одиноким.

«Надо заварить мятный чай, он всегда смаривает в сон», — парень взошел обратно по крыльцу. Успокоение, которого он искал, так и не наступило. Отряхнув ступни, Джордж окунулся во мрак спящей Норы, наощупь идя в кухню.

Горячей воды в такую жару не хотелось, поэтому парень решил просто нарвать стеблей свежей мяты в стакан с холодной водой. Может быть, даже льдом, потому что внутри все горело. Джордж был здесь тысячи раз и знал каждую деталь, поэтому чернота совсем не препятствовала нащупывать ветки растения, расположенные на навесной полочке. Стоя у раковины, он легко распознал пальцами гладкое стекло бокала. И едва не выронил его на пол, ощутив вдруг на своем плече чье-то касание.

— Джордж, это я… — теплое дыхание в ухо, шепотом. Он поворачивает голову, но может разглядеть только белый прямоугольник и два тлеющих зрачка. Это пластырь на переносице Мериды. Загипнотизированный, парень разворачивается всем телом, и они оба попадают в узкую полоску света из окна под потолком, которой едва достаточно, чтобы разглядеть выражение лиц. — Не шуми, — другая рука ложится на второе плечо. «Какая она маленькая ростом, оказывается…». — Я не виню тебя.

— Еще бы ты меня винила. Это ты во всем виновата, — в горле уже копится горечь, которая обычно образовывалась, когда в детстве Джордж собирался заплакать. Её руки опускаются с плеч, и парень готов отрезать себе палец, чтобы они вернулись.

— Я не глупая, Джордж.

— Не уезжай. Мне жаль… — слышит он в ужасе, как рот произносит вслух мысли. — То есть…

Мерида смотрит в пол.

— Надо.

— Останься… — он обхватывает в порыве маленькую голову девушки руками с двух сторон и тут же напугано отпускает, но она успевает повернуться вправо, коснувшись приоткрытыми влажными губами пальцев Джорджа.

Он слышит, как дыхание Мериды в двадцати сантиметрах от его лица из неслышимого превращается в шумное. Собственное сердце парня готово пробить грудную клетку и упасть на пол. И пусть бы оно там и лежало, пока ее маленькие руки не поднимут его и не укутают в свой подол.

— Ты что, сидела здесь все это время?

На часах три часа ночи. Девушка молчит, опустив веки и сцепив руки за спиной.

— Почему ты не спишь? — снова спрашивает Джордж, будто желая услышать тот же ответ, что и он сам готов дать на этот вопрос.

Перейти на страницу:

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство