Близнецы (стихи)

О времени не спрашивай счастливых,
несчастным памятники приготовь:
дай мрамору из золота курсивы
и ангелам дай каменную бровь.

Легко сгорает оболочка тела,

внутри которой угольный костер.
От близких труб деревня закоптела,
но черный крест над ней еще остер.

Эмилия, о дикий сок лаванды,

о лилия, о мертвый соловей!
Таясь от всех ты уносила в ланды
избыток тщетной гордости твоей.

Живут грехи былого поколенья:

порок детей восходит к их отцам.
Но дух cтрадания для окрыленья
дает перо заклеванным cердцам.

И вот Шарлотта с грузной головою

пером гусиным вскрыла бедный кров,
где три сестры во мгле внимали вою
неумолимых северных ветров.

Перо она на редкость крепко держит:

 cтроенье из неправильных костей,
к несчастью, в тесноте своей содержит
притушенный огонь больших страстей.

Скрыв страсти под непрочной оболочкой,

держу и я чернильный край крыла.
Дочь лекаря, я пасторскою дочкой
одной из Бронтэ — некогда была.

Увы, для нас в конце, как и в начале,

преграда счастью — внутренний наш суд.
Но вдохновенье, знание печали
и время — неудачников спасут.

ЗЕМЛЯ

Невольно ослабляя напряженье
распластанного в воздухе крыла,
подвластна птица силе притяженья,
как в косном этом мире все тела.

Но хрупкий ком, садящийся на кровы,

на разные поющий голоса,
сбирающий крупицы у подковы,
опять уносится под небеса.

И перьями приподнятая птица

без трепета висит на высоте,
откуда человеческие лица
чуть видимы, как гвозди на кресте.

А человек, уставший от полета,

от содроганий вечного пера,
обычно ищет теплого оплота
гораздо ниже горного ребра,

гораздо ближе к чавкающим недрам

гостеприимной низменной земли
защитницы незыблемой и щедрой,
которой в горе жаждут корабли.

КУЗНЕЦ

Лишь кость чиновника сидит
над беспросветными листами,
а кровь его в окно глядит
на осень с красными кустами.

Пусть куст — как пламень за стеклом,

как камень — долг, трудов виновник…
C люстриновым своим крылом
похож на ворона чиновник.

Он гнет над знаками скелет

без воли, без негодованья,
но кровь его — лелеет след
от прошлого существованья.

Была чернильница пуста,

гусиные летали перья,
и возле зелени листа
гуляли дикость и доверье.

Там, c ярким жаром пред лицом,

он был в нездешнем освещеньи
он был цыганским кузнецом
в предшествующем воплощеньи.

УХО

Судьба, ужель ошиблась ты,
родив меня не музыкантом?
C высоким лбом, c широким
бантом ушла б я в нотные листы…

Бетховен не был мне отцом,

но даст, быть может, мне наследство
к усовершенствованью средство
глухое ухо пред концом.

Пред смертью, тягостно дыша

и чуя над ушами крышу,
ужель тебя я не услышу,
о музыка, моя душа?

БАБУШКА