Близнецы святого Николая. Повести и рассказы об Италии

Поэт ищет ее… Неужели она – этот чудный город, приютившийся у голубого, ласкового залива, неужели эти кроткие волны к ней несут тысячи кораблей. Неужели счастливые, улыбающиеся и свободные люди – внуки и правнуки, что прятались от грозных очей сюзерена в свои дикие и бедные лачуги. A эти чудные девушки, эта молодежь, вся полная веры и надежд…

И всё выше и выше несется ангел, и всё шире и шире раздвигаются под ним границы счастливой земли. Но вдруг поэт услышал знакомый, острый запах, противный запах только что пролитой крови…

– Что это? – спрашивает он у омрачившегося ангела.

– Наследие, к счастью, последнее, от темной старины. Только оно одно удержалось здесь…

– Война?

– Да, она еще живет в мире, хотя и прикрывается пышными словами… Теперь люди защищают свои очаги от тех, которые, по их словам, огнем и мечем сеют великие заветы правды. Хищники не смеют теперь выходить на свет такими, какими жили при тебе. Но ты различаешь ли в общем голосе земли – крики битвы? Они тонут в нем, им не осилить дивного гимна вселенной… Прислушайся к нему.

И поэт прислушался.

Нестройные сначала звуки, показавшиеся ему такими, слагались в вдохновенные строфы… Одна за другой льются они:

Слава тем, кто потрудился
Над кормилицей – землей,
Кто не трутнем в мир родился,
A работником пчелой…
Честный труд дает народу,
Вместе с жатвой полевой,
Смелость, правду и свободу.
В жизни – мир, в дому – покой…

– Тысячи поэтов после тебя пели эту песню. Их заглушали сначала грубые звуки литавр, бой барабанов и крики труб… Но они гибли, а на место их шли другие, – и ты видишь теперь в этом гимне освобожденной земли тонет побежденное зло…

И вместе с этою песнью, всё выше и выше, в недосягаемую лазурную высь, подымалась душа поэта.

VII. Оба вместе

Старый Рожер умер…

Кроткая и болезненная жена его приказала тотчас настежь растворить тяжелые двери подземных темниц.

Худые, измученные, выходили из них узники… Самые имена их были забыты, а когда их спрашивали об этом, многие не могли их вспомнить…

Когда растворилась дверь склепа, где был заключен певец, на каменной скамье нашли только страшно исхудалый труп его.

Но лицо, казалось, еще жило.

Оно улыбалось, и эта улыбка дышала таким счастьем, что капеллан и домоправитель, смотревшие на него, смущенно потупились и отошли прочь…

Великодушная королева в одну церковь поставила до похорон останки своего мужа и его певца. Приходили прощаться с ними люди и невольно читали на лице могучего феодального владельца выражение в последнее мгновение жизни охватившего его ужаса. Но рядом кротко улыбалось полное счастья радости лицо поэта…

– Кто был он? – спрашивал мальчик вместе с матерью, тоже пришедший поклониться мертвым.

– Не знаю. Но верно там, – подняла она очи кверху, – он молится за своего сеньора, и ради этой молитвы Господь отпустит тому его великие грехи.

Святой отец

Большинство неаполитанских монахов теперь нищенствует. Все в Неаполе снисходительно относятся к босоногим нищим, не желающим работать, благо, – подаяние легко им достается здесь. В памяти народа живы до сих пор прежние представители монашества, давшего бедному люду – ходатаев и заступников. Самый типичный из этих – падре Рокко, кость от костей Неаполя[92]. Он всё свое время отдавал нищете и черни, и отвергал приглашения даже всемогущих министров тогдашнего королевства обеих Сицилий. Карл III и Фердинанд IV[93] называли Рокко – «адвокатом рынка и берега».

Старый монах, когда он это считал справедливым, босоногий, оборванный, весь в пыли, шел во дворец, требовал аудиенции и смело отстаивал тех, за кого никто не смел хлопотать.

Надо сказать, что Карл III, – не в пример позднейшим правителям Неаполя, – отличался большими достоинствами. Он упростил законодательство и судебную процедуру, смягчил жестокость наказаний, уничтожил пытку, был доступен народу, освободил его от тяжелых повинностей, ослабил влияние мрачного и властного католического духовенства, черною тучею лежавшего над благословенною Богом страною. Он основал массы школ, старался об улучшении нравов. Во время этой монаршей работы падре Рокко был не последнею спицею в колеснице и облегчал королям их просветительный труд, боролся в самых глубоких слоях народа с невежеством того времени. Народ слепо верил Рокко… Часто, когда толпы буйных бедняков шли требовать отмены мер, клонившихся к их же благу, – навстречу им шел падре Рокко и отрезвлял их.