Близнецы-тираны (ЛП)

— Дав. — Я протягиваю руку к ее предплечью, но она вздрагивает, когда я прикасаюсь к ней. — Что происходит?

Дрожащими руками моя подруга снимает солнцезащитные очки. Повязка закрывает почти половину ее лица, и в глазах у нее стоят слезы.

— Я не хотела, чтобы ты видела меня такой, — шепчет она.

— Почему? — Спрашиваю я, желая утешить ее, неловко переводя взгляд с нее на Кейда. — Что случилось, детка?

— Это… это было… — Она тяжело сглатывает, пытаясь выдавить из себя слова терпя неудачу. — Я…

— Покажи мне, — убеждаю я ее, и она кивает. Дрожащими пальцами я снимаю повязку с ее лица, и когда я вижу повреждения на ее левой щеке, я ахаю. — Дав!

Она быстро закрывает швы. Рана все еще заживает, но рана длинная и глубокая. Ее хорошенькое личико испорчено навсегда.

— Что случилось? — Требую я ответа. — Несчастный случай?

Она качает головой.

— Тогда что? — Спрашиваю я. Именно тогда я вспоминаю нашу совместную ночь в клубе. Тот факт, что Дав продолжала спрашивать о Паркере. Что я дала ей его адрес. Что я ничего не слышала о ней с тех пор, как она отправилась нанести ему визит. Моя рука взлетает ко рту.

— Дав… сделал… Это сделал Паркер?

Она не отвечает, но ей и не нужно. Правда, которую она не может признать, написана у нее на лице.

— Мне так жаль, детка… Это все моя вина…

Моя подруга поспешно надевает повязку на место, надевая солнцезащитные очки на переносицу.

— Только не говори никому, — умоляет она. — Пожалуйста.

— Почему? — Недоумеваю я. — Если он сделал это с тобой, он заслуживает наказания.

— Ты не понимаешь… — бормочет она, качая головой. — Я должна идти. У меня назначена встреча с пластическим хирургом, чтобы посмотреть, что он может исправить.

— Дав… — У меня заканчиваются слова, чтобы сказать ей, как мне жаль, что я привела Паркера в ее жизнь. — Я… Я так…

— Только никому не говори, — бормочет она как мантру, проверяя, чтобы убедиться, что никто не видел нашей встречи. — Мне нужно идти, или я опоздаю. Никому не говори, Джун.

— Я скоро свяжусь с тобой, — говорю я. Она кивает и исчезает на улице, а мы с Кейдом смотрим ей вслед.

— Я собираюсь убить его, черт возьми, — наконец говорит Кейд. — Он мертвое мясо.

— Мне нужно вернуться домой, — мямлю я.

— Ты ведь не останешься с ним наедине, правда? Я должен пойти с тобой, чтобы защитить…

— Нет, — твердо отвечаю я. — Сначала мне нужно поговорить с Паркером наедине.

— Это блядь глупо, — рычит Кейд. — Он причинит тебе боль.

— Почему ты так уверен, что я не могу о себе позаботиться? — Возмущаюсь я. — До сих пор у меня все было хорошо, не так ли?

— Джун, я просто пытаюсь…

— Ну, не надо, — обрываю я его, указывая на лимузин, который только что подъехал к обочине. — И не думай, что я забыла, что ты сделал, только потому, что мне сейчас нужна твоя помощь, Кейд.

— Джун, пожалуйста. Я…

— Увидимся, — шиплю я, рассеянно отмахиваясь от него, когда подхожу к машине. — Я протяну руку помощи. Пока.

Мой водитель захлопывает дверцу. Мои мысли возвращаются к Паркеру, когда я наблюдаю, как обеспокоенное выражение его близнеца исчезает из поля зрения.

Когда я прихожу домой, Паркер все еще не встает. С самого начала я понимаю, что время действительно ускользнуло от меня. Через несколько дней будет вторая годовщина смерти отца Кейда и Паркера, момент, который перевернул всю мою жизнь по спирали.

Я стучу в дверь Паркера, нервно покусывая нижнюю губу. Он появляется, кажется, целую вечность спустя, и я неуверенно улыбаюсь ему. Я не могу позволить ему заподозрить, что сейчас что-то не так.

— Привет, — бормочу я. — Я просто хотела… извиниться за прошлую ночь.

Он трет глаза. Сегодня он без рубашки, и в ярком свете дня его шрамы выглядят зловещими и сморщенными.

— Это прекрасно, — наконец говорит он.

— Мне это не кажется прекрасным. Позволь мне загладить свою вину, — предлагаю я.

— Каким образом?

— Ты знаешь, что через несколько дней годовщина смерти Марка?

— И что? — Он скрещивает руки на груди, словно защищаясь.

— Я хочу тебе кое-что показать, — говорю я. — Пойдем со мной.

Мы едем на гольф-каре через территорию поместья туда, где находится семейная усыпальница. Мама заказала её, когда Марк умер, не ожидая, что через несколько месяцев ее похоронят рядом с ним. Мы с Паркером тихо входим в каменное здание. Несмотря на все, что он мне рассказал, я испытываю определенное уважение к этому месту. Я веду его к могилам наших родителей. Они захоронены вместе, так, как им бы хотелось.

— Почему мы здесь? — Бормочет Паркер.

— Смотри. Здесь. — Я указываю на вырезанные слова на надгробии Марка. Он сам выбрал их, записал в своем завещании. — Прочти мне их вслух.

— Familia ante omnia, — зачитывает Паркер.

— Ты знаешь, что это значит?

— Конечно, — бормочет он. — Семья превыше всего. Но какое это имеет значение сейчас?

— Он заботился о тебе, Паркер.

— Как, черт возьми, он это делал. — Мой сводный брат горько смеется. — Он хотел, чтобы я был кем-то, кем я никогда не хотел быть. Кем-то, кем я не могу быть.

— Но он любил тебя, — возражаю я. — Я знаю, что он любил, Паркер.